- Это… правда?
- Вполне вероятно, - кивнул Клим. – А может быть, и нет. Именно поэтому она пойдет первой. Как наименее ценный член нашего коллектива.
- Хер заставишь, падла! – Машка взмахнула ножом. Мерлин зарычал.
- Я! – выпалил Кир. – Я пойду первым!
О господи, вздохнул Клим. Ну отчего пророкам так не терпится взойти на крест? Впрочем, на то и предтечи, чтобы осаживать прыщавых юнцов.
- Ты – особенный, Кир, - произнес глава Церкви Новых Людей. – Ты родился особенным. Тебе предназначена особенная жизнь. Тебе предстоит изменить мир. А она – никто. И звать ее – никак. Таких миллионы. Ее жизнь не значит ничего. Твоя – значит все.
- Нет! – выкрикнул мальчик. – Нет! Это неправильно!
- Это – правильно. Это так, как должно быть. Потому что ты несешь ответственность – перед миллионами таких, как она. Потому что тебе вести их за собой. Из мрака, серости и дерьма – к свету. И если ты погибнешь сегодня – они навсегда останутся такими, как сейчас. Поэтому надо выбирать. Ты – или она.
Кир наморщил лоб и засопел. Клим терпеливо ждал. Он знал, что мальчишка сделает правильный выбор. Он в нем не сомневался.
- Ладно, - сказал Кирилл. – Он прав, Маш. Лучше тебе пойти первой. Я не могу рисковать. Слишком многое от этого зависит.
- Сучонок ты! - прошипела девчонка. – Гнида!
- Хватит, - сипло выдохнул Грин. Лицо его перекосило от боли. – Я пойду. Мне и так недолго осталось. А ты, Кирилл, запомни – у Новых Людей всегда так. В светлое будущее – только по трупам.
Ученый с трудом отлепился от дверного косяка и, пошатываясь, вошел в камеру.
- Нам лучше отойти, - посоветовал Клим, и Машка с Киром бодро отпрыгнули от прохода. Мерлин встопорщил уши и прижался к колену Клима.
Из камеры донесся щелчок и тихий свист. Потом повисла тишина.
- Вечно вы, Клим, сводите все к злополучной слезинке ребенка, - проворчал незнакомый голос, - Никак наша интеллигенция без Федора Михалыча не могет. А мозги ценить так и не научились…
Первым в проеме показался обмякший, зеленоватый Тимофей. Ноги его заплетались, и не падал он лишь потому, что подмышку его поддерживал другой человек – маленького роста, кривоногий, заросший криво обкромсанной бородой, в грязном до невозможности комбинезоне с дырявыми карманами, и с бельмом на правом глазу.
Левый, здоровый глаз Забелина, смотрел на Клима холодно и зло.
- Вся ваша сраная Церковь не стоит одного Тима, - продолжал бормотать Забелин, усаживая бывшего подчиненного на пол. – Его надо беречь, а не этого гипотетического гения. Факты, факты, а не планы! На этом-то вы и погорели десять лет назад, и опять погорите, если не начнете опираться на факты, реальность, мать ее так, данную нам в ощущениях. Прожектеры хуевы, пророки и ясновидцы! Мало вам, блядь, Эпидемии, мало! «Импринтеры» вам подавай! А я знал, всегда знал, что ты придешь!.. Я ждал этого дня!
Он спятил, заключил Клим из бессвязного бормотания Забелина. Сошел с ума от одиночества. И немудрено: десять лет в подземелье, совсем один, поднимаясь наверх лишь за едой и топливом для генератора, в город, населенный полуразумными собаками, обезьянами и крысами. Отстреливаясь от кочевников Амирхана. Минируя проходы. Расставляя ловушки и украшая елку трупиками крыс.
Забелин сорвал «корону» с бритой головы Тимофея, и тот забился в эпилептическом приступе. Уложив бедолагу на пол, обросший и безумный старикашка подсунул под голову несчастного ученого обе ладони и прошептал:
- Потерпи, дружок, потерпи. Сейчас мы тебя починим. Мы всех починим. Все вернем, как было. Мы еще пободаемся. Мы им еще покажем. Новые Люди, сверхчеловеки, уберменши поганые... Фашисты, мразь!..
Клим, тяжело опираясь на трость, подошел к Забелину и Грину.
- Нет, - возразил церковник. – Ты проиграл, Забелин. Сейчас мы заберем «импринтеры» и уйдем – строить дивный новый мир. А ты останешься гнить здесь. Колесо кармы повернулось. Можешь считать это своим наказанием за грехи. За сотни тех молодых талантливых ребят, что ты отравил двадцать лет назад. И единственная причина, по которой я оставлю тебя в живых – вот! – Клим швырнул в Забелина сложенным ввосьмеро потрепанным листом бумаги, почти протершимся на сгибах. – Узнаешь, Илья? Те самые планы туннелей, что ты отдал мне, когда понял, что сотворил. Когда не сдал меня Селиверстову. Когда попытался искупить то, что искупить нельзя. Теперь мы квиты.