Клим прошел мимо бормочущего что-то Забелина, переступив через Грина, и ступил во мрак испытательной камеры.
Срач там царил неимоверный: Забелин в одном углу устроил себе гнездо… даже нет, не гнездо – кубло! – из спальников и одеял, рядом с микроволновкой и холодильником, а остальное пространство замусорил консервными банками и рваными коробками из-под пиццы. Но – самое главное - «импринтеры» были на месте, стояли в зарядном устройстве, похожие то ли на футуристические бластеры, то ли на ультранавороченные фены. Индикаторы зарядки помигивали зеленым.
Клим перечитал устройства и нахмурился. Лиза говорила, что в лаборатории изготовили десять прототипов. Тут стояло только девять. Церковник стряхнул с плеча рюкзак, выбросил к чертям все содержимое и упаковал «импринтеры». Кряхтя, старик взвалил изрядно потяжелевший (каждая электромагнитная пушка весила под три кило) рюкзак на плечи и, навалившись на трость, вернулся в коридор.
Тимофей перестал биться в припадке, но Забелин по-прежнему стоял подле него на коленях и поддерживал за голову. Мерлин лизал Тиму руку. Кирилл и Машка жались к стене, подальше от безумного отшельника.
- Где десятый? – спросил Клим. – А, Робинзон хренов? Куда ты дел десятый прототип?
Забелин поднял единственный уцелевший глаз и расплылся в самодовольной ухмылке, встопорщив сальную бороду.
- И все-таки я тебе нужен, - заявил он. – Никуда вы без нас, унтерменшей, не денетесь, людены доморощенные.
Клим почувствовал, как на него накатывает раздражение. Их ждали два часа пешком по туннелям, кишащим крысами, находящимися на неизвестно какой стадии эволюционного развития, и потом еще два дня – по степи, до места встречи с отрядом церковников, а он терял время на сумасшедшего старика.
- Где. Десятый. «Импринтер»? – раздельно повторил он.
Забелин захихикал:
- Почему бы тебе не спросить об этом у Лизы? Твоя ведь доченька, в конце концов. Все ведь ради нее…
Клим вспомнил расстрелянный вертолет, два «Хаммера» и полное отсутствие трупов на площади перед небоскребом. Все вдруг стало на свои места.
То, что мнилось безоговорочной победой, было лишь прелюдией к настоящей схватке.
- Кирилл, - обратился Клим, - и ты, Мария. Поищите, пожалуйста, носилки. Здесь должны быть наверняка. И помогите встать господину Забелину. Он и Тимофей пойдут с нами. Не так ли?
Забелин бережно уложил голову Тима на пол, самостоятельно поднялся на ноги и сказал, сверкнув единственным глазом:
- В стране слепых – и одноглазый может стать королем…
Клим устало вздохнул. Оставшийся путь обещал быть нелегким.
2015. СЕКТА. МЕРТВЫЙ КАМПУС
Тимофей оказался на удивление тяжелым. Худощавый на вид вундеркинд, когда обмяк, весил добрых восемьдесят кило, и тащить его на горбу стало для Ильи не самой простой задачей. С другой стороны – не бросать же, бесчувственного, в компании двух трупов в пустом бомбоубежище…
Гермодверь, как и поведал на прощание Черных, была не заперта. Наверх вела лестница с шершавыми бетонными ступеньками и белыми, отполированными временем деревянными перилами. Ступенек насчитывалось ровно девяносто шесть. Илья останавливался трижды: на двадцатой, сорок четвертой и семьдесят восьмой.
Сверху был люк. Тима пришлось пристроить на лестнице, и, пока Илья возился с запорным механизмом, рассчитанным на ядерный удар империалистов, бедолага Грин покатился вниз, едва не сломав себе шею – благо, Забелин успел подхватить подчиненного, чтобы не пришлось повторять все девяностошестиступенчатое восхождение заново, теперь уже с трупом…
Когда Илья наконец-то выбрался наружу – в пустое и сумрачное складское помещение, под которое переоборудовали наземную часть бункера – спина у Забелина насквозь промокла, и со лба градом катился пот. Тело Тима (тот дышал ровно и спокойно, временами посапывая – будто бы спал, только температура поднялась, но умеренно, не выше тридцати восьми, и на щеках расцвел легкий лихорадочный румянец) Илья уложил на первую подвернувшуюся рогожку, повернул набок, чтобы парень не заглотил язык, выпрямился, болезненно хрустнув позвоночником, и вышел наружу.
Снаружи стоял день. Точнее, раннее утро – морозное, свежее, яркое. Ночная буря разметала тучи, и небо сделалось прозрачным и зыбким, как слабый раствор синильной кислоты. Илья прищурился, проморгался, приставив ладонь ко лбу, и поглядел по сторонам.