Мои руки покрыты ранами обморожения, это раны незаживающие. Там, где их нет, пальцы кажутся темными, это кожа потрескалась, пальцы как бы навечно грязные, не отмыть.
Мне очень стыдно, что тут же, в землянке, есть некий снайпер Абасов. Из Грузии. Он всегда смеется, сияет, сверкая зубами. Не мерзнет, не обмораживается.
Глядя на него и меня, люди с укором покачивают головами, они говорят:
— По-о-одумать только... Снайпер Абасов. Из Грузии! И ничего... А ты...
Я виновата, я прячу от людей руки.
Но ведь приходится жрать, одеваться, пить, подкидывать в печурку дрова. Иногда потихонечку греться у ее красноватого пламени. Как спрячешь руки?
Все вокруг умывались снегом, как пушкинская Татьяна, все, кроме меня одной. Прикосновение снега причиняло мне жгучую боль.
И вот я сидела за простыней и скулила. Однажды терпение у снайпера Веры Коротиной лопнуло. Она строго сказала:
— Давай-ка, Саша, устроим ей головомойку. Над этим тазом. Ты станешь мне поливать из чайника, а я как следует ее поскребу ногтями.
Надо сознаться, я сопротивлялась. На меня, однако, не обратили внимания: они были заняты делом, им было не до меня.
Вода была очень горячая. Я выла, как ветер, как вьюга, завывала наподобие пурги... (Но разве здесь это кого-нибудь удивит?)
Саша окатывала мою голову горячей струей из чайника, снайпер Вера скребла мою голову изо всех сил (а силы у Веры были могучие, руки большие, сильные).
Сперва я выла. Потом притихла. Землянка замерла. Никто не мог догадаться, что происходит за простыней.
— Эй вы там, потише! Кажется, слышите? Небось идет операция без наркоза.
Все. Чайник пуст.
— Так. А теперь расчешем ей голову.
Одна из них держала меня за плечи, другая орудовала гребенкой.
Всему, однако, приходит конец. Окончилась и эта тяжелая экзекуция.
Мокрые мои волосы, к удивлению нас троих, оказались прямыми и длинными. Чуть не до самых плеч. Волосы европейского человека (не папуаса!).
Так. Что дальше?
— Завтра им уходить, — серьезно сказала Саша. — Надо подумать, как бы ее половчей причесать, чтоб она потом сама могла расчесывать волосы.
Мои волосы разделены на пряди. Девочки достали стерильный бинт, разрезали его наподобие ленточек. И принялись без всякого юмора заплетать мне косы.
Они заплетали их совершенно молча и очень старались.
Это не было больно. Я перестала стонать — сдалась. Я передохнула.
— Погоди-ка... Мы тебя сейчас развлечем. Подруга мне переслала письма. Верка, давай зачитывай!
«Товарищ цензура!
В конверт я вкладываю кусочек туши, отколотый из коробочки. Убедительно прошу тебя ее не выбрасывать, а переслать по адресу (хотя понимаю, что в высшей степени не по правилам).
Тушь для моей подруги. Она фронтовик. Воюет на передовой. Такая тушь, как ты можешь сообразить, употребляется для ресниц. Намочи палец и осторожно потри в коробочке. Если хочешь, можешь даже один раз накраситься.
Учти, товарищ цензура, что с подкрашенными ресницами тоже умеют сражаться и отдавать свою жизнь за Родину. Если нужно.
Ресницы моей,подруги, понимаешь ли, как назло, светлые.
Кроме нас троих — тебя, меня и ее, — о туши знать никто не имеет права. Особенно, ясное дело, ее начальник. Ты, я, она. Закругляюсь.
С доверием и уважением к твоей ответственной работе.
Счастья тебе. Любви, цветов и... ну, в общем, сама понимаешь.
«Товарищ Светлана!
Пишет цензура.
Твою просьбу о туши я выполнила (хотя действительно, как ты верно заметила, в высшей степени не по правилам). А вдруг в следующий раз ты надумаешь переслать ей в конверте пудру, губную помаду и карандаши для бровей, если брови у нее светлые)?
Мне сорок восемь лет. У меня на фронте погибли муж и два сына, хотя ты не знала этого и знать не могла. И вот я слаба, как все матери.
В тебе я вижу хорошего друга.
Твой друг на передовой, в условиях особо тяжелых. Она заработала право на наше сочувствие и активность.
Если я, к примеру, скажу тебе, что красота — явление больше духовное, чем физическое, ты ответишь мне, что я человек отсталый и что я ничего абсолютно не понимаю...
Так пусть она воюет с ресницами черными, а не белыми. И пусть хорошо воюет.
Прими мой сердечный привет.
Пусть сила моих пожеланий вас убережет от смертей и горя.
Цензура (она же ваш общий друг).
Сколько времени длилась операция заплетения моих кос? Сникшая, я не слыхала времени.
А сколько их было, кос-то?
В Одессе на этот вопрос ответили бы вот так: сколько? А чтоб тебе перепало столько счастливых дней!