Вскочила на пустую эстраду, которая с воробьиный нос, и сделала три фуэте. Но не ноги ее плясали, плясали руки.
Замерла. Остановилась.
Художницы громко захлопали.
— Какая же ты счастливая, какая же ты талантливая!.. Это импровизация? Да?
А Борис молчал. Глаза у него блестели. В них были слезы.
— Ты, Нелька, того... Талантище! Жить не хочу... Это... это... Я как будто видел себя самого во сне.
— Еще! — просили художницы.
— Нет. Нам некогда, — ответила мама. И живо подняла с пола свою жакетку.
4
И вот они с Пекой вышли на улицу, сели в трамвай и поехали в «новый город».
Валеры в этот час не было дома — квартира пуста. Мама пошла к соседке и попросила тряпку.
— Обыкновенную. Если можно!.. Тряпку... Тряпку для пола.
— А вы кто такая будете?
— Я? Уборщица.
— Странновато...
Но ей дали ведро и тряпку.
Мама посадила Пеку на табурет, широко распахнула окно, разулась, нагрела воды и живо вымыла пол. Она терла пол до того сильно, что скоро он стал совершенно желтый. После этого мама вскочила босая на подоконник и протерла газеткой стекла. Когда мама вытерла стекла окна, в Валериной комнате стало будто еще светлей. А потом уже мама потихоньку вычистила кастрюлю Валеры и сковородку.
— «Но-о-очь блаженства-а-а не-е-земно-о-го», — запела мама.
Потом она помыла немножко ноги, обулась, сказала:
— Сейчас вернусь. Давай сиди и береги тряпки. Я сбегаю в магазин и куплю харчей.
Мама и на самом деле скоро вернулась, принесла с собой колбасу, батон и пиво в бумажном большом мешке. Все это она аккуратненько разложила рядом с Валериными карандашами.
— Он вернется ночью, — сказала она, — а у него так чисто! И харч: колбаса, хлеб. А сейчас мы пойдем домой и завалимся спать. А вечером к нам придет... знаешь кто?! — Валера... Придет Валера, Валера, Валера!
И Валера на самом деле пришел (только не стал подниматься в их комнату).
Пека стоял внизу, а мама гладила наверху свой фрак.
Внизу, вместе с Пекой, были мамины музыканты.
В это время как раз и раскрылась входная дверь. А в двери — Валера.
Он сказал: «Привет». И музыканты сказали ему: «Привет!»
— Отбываешь вторую службу по совместительству? — захохотав, спросил трубач. — Правильно делаешь — отбывай! А Нелька — она ничего... Она отогреется и со временем, может, остепенится...
— Остепенится, ха-ха-ха! — загрохотал тромбонист. — Это гром-то остепенится? А может — молния?.. Ну, а может, гроза?.. Теплый ветерок каждого по щеке погладит...
— Чего это вы? — хрипловатым баском, растерявшись, спросил Валера. — Клюкнули, что ли, с утра пораньше и до вечера не оклемались? Так вот: угощаю. Берите. Опохмелитесь.
— Маковой росинки во рту не имели, — сказал трубач. — Это мы только немножечко по церковным праздникам. Нам попросту тебя жалко. Приличный парень... Солидный. С образованием... Строитель, так сказать, современной жизни. А сегодня утром ее подхватил, понимаешь, под мышку художник из тридцать третьего... И уволок. И она даже для виду не сопротивлялась. Пошла с ним шататься... Мы-то знаем своих, как облупленных: вернулась, сучка, только в шестом часу. Жаль тебя сердечно: ты парень славный. Не по-мужскому, несолидно будет не зажечь, так сказать, твоей легковой машине зеленый свет... Разобьешься! Что? Смекнул-таки наконец?
— Я в ваших доносах и раскрытиях не нуждаюсь, — сказал Валера, потоптался, подошел к Пеке и протянул ему маленькую коробочку из картона. Пека раскрыл коробку. А в ней... в ней лежала белая, всамделишная легковичка.
Весь покраснев от радости, он взглянул на Валеру, но тот как-то странно топтался по вестибюлю гостиницы. И вдруг, ни с того ни с сего, ушел, хлопнув дверью. (Рассердился, видно, на Пеку за то, что он не сказал: «Спасибо».)
А мама тем временем выгладила свой фрак, разложила его на стуле, сказала Пеке:
— Я вместе с тобой прилягу. Валера придет и меня разбудит.
— А он уже был, — объяснил ей Пека. — Пришел, снял шляпу, потом надел... Потом хлопнул дверью и вдруг ушел.
— Зачем ты врешь?
— Я не вру! — рассердился Пека. — Вот! Он еще подарил мне белую легковичку...
— Ну так где ж Валера?
— Не знаю. Он ничего такого мне не сказал. Потоптался, снял шляпу, надел... И все.
— И никто не стоял внизу?
— Все сидели, а я стоял, — виновато ответил Пека.
Пека дремал. Просыпаясь, он видел бессонные блестящие глаза мамы.
— Мама, — прижавшись к ее плечу, тихим шепотом спросил Пека, — а вдруг это вышло из-за меня?.. Как тогда, ты помнишь, с твоим партнером?.. Может, он, чтобы я на него не сердился, подарил мне эту белую легковичку. Так мне, посмотри, — не надо, не надо, не надо!.. Я ее брошу через окно. В форточку! Ты не плачь!.. Вот — гляди, Я бросил. Видала, мама?