5
На следующий день рано утром мама с Пекой поехали на завод.
Они знали, что в рабочие помещения без пропуска не впускают. Они долго-долго бродили возле цехов, в пыли и грязи (ночью шел дождик), пока не нашли большущий цех с настежь распахнутыми дверьми. Здесь еще не было никаких машин — только ящики... Рабочие рыли что-то, видимо закладывали новый фундамент.
Через раскрытые двери, в другом цеху, виднелась огромная штамповочная машина. Она штамповала верхушки будущих автомобилей... Верхушки, верхушки — одну за другой. Они были «черные» — не раскрашенные, унылые.
А цех, где сидели Пека и мама, — широкий, как улица, и просторный, как улица. Здесь гуляли ветры, взметая пыль.
Время от времени проезжали грузовики, какие-то вагонетки... В вагонетках — рабочие в очках и кепках. Они правили очень странно: раскачивали какие-то поршни туда и назад.
...Вот, блестя мелькающим поршнем, колесами, проскочила совсем рядом с ними какая-то вагонетка — начала сокращаться, сделалась маленькой, ушла далеко, исчезла.
Было холодно. Повсюду едва уловимый и все же отчетливый заводской шум, словно и здесь уже билось сердце завода. В большом и пустом цеху еще не было видно движущихся ремней. Сюда долетало только дыхание дальнего — живого и мощного: глубокое дыхание производства, начавшего выпускать свои знаменитые «Жигули».
Прошли, обнявшись, три девушки, измазанные известкой, в платках и рабочих брюках.
В полупустом цеху что-то громко ухало, содрогалось... Земля? Нет, это содрогались ящики, стоявшие тут и там: содрогался твердый пол, и, если как следует приглядеться, по этому земляному полу вились, рассекая его, какие-то рельсы, похожие на трамвайные.
Мама поправила шарф, подошла к молодому дяденьке и робко ему сказала:
— Разыщите, пожалуйста, в сборочном инженера Савельева... Валерия Савельева... Если вам не трудно. Мы подождем...
Дяденька заулыбался, глянул на Пеку, ответил, что охотно разыщет им инженера Савельева, — кто бы подумал, что у него такой большой малый?! А вы — не волнуйтесь... Я его видел под утро... Может, ушел домой?
Мама с Пекой принялись ждать. Долго ждали они и даже присели на ящик, и мама прочла на ящике: «Эмануэль»...
— Пека, мне страшно!.. Опять этот Эмануэль...
— Мамочка, не волнуйся. Это сейчас пройдет. Его заберут отсюда.
— А он мне снится, — сказала мама, — и будто бы ноги у него какие-то высо-оченные... Из железа.
По цеху ходили люди, слышалась речь, которую мама с Пекой не понимали. Это, должно быть, разговаривали между собой итальянцы. И... их ящик «Эмануэль»...
Долго ждали они. Мама всякий раз подходила к новому дяденьке:
— Вызовите, пожалуйста, из сборочного инженера Савельева.
И ей отвечали, что хорошо и что вызовут, мол, но никто его не вызывал. Мама с Пекой, обнявшись, долго-долго сидели и ждали.
И вдруг издалека показался Валера в рабочем комбинезоне. Он шел очень низко опустив голову. Подошел, сощурился и вместо «здравствуйте» вдруг сказал: «Ну?»
— Ты что?.. Ошалел? Взбесился? — спросила мама.
Валера пожал плечами и, не поднимая глаз, толкнул ногой листок фанеры.
— У тебя словарь, как у некой Эллочки-людоедки, — усмехнувшись, сказал Валера. — Нормально, по-русски, совсем говорить не можешь?.. И... между прочим, прочти-ка, что здесь написано. — Он сощурил глаза.
Мама совсем потерялась и прочитала вслух. На листке фанеры, который валялся у ее ног, было написано большими буквами:
ОСТОРОЖНО! СТЕКЛО.
Вот что было написано на фанере.
«Да, да... Конечно. Я... я говорю по-русски, как все у нас. Но ведь он-то... он-то — всегда... «Ты самая умная! Ты мудра, как змей». А я говорю по-русски, как все, как все».
Автор:
«Ты хочешь сказать: как у вас в эстраде?»
Неля:
«Да. Но думаю я иначе... И на другом языке вижу сны. Мы... мы всегда боимся, что нас засмеют. Разве возможно мне говорить иначе — не так, как все? Языком души, языком сердца?»
Автор:
«Валера, я вас, между прочим, знаю очень давно. С тех пор, когда мне было столько же, сколько вам».
Валера:
«Это же невозможно! Должно быть, вы меня перепутали с погибшим отцом?.. Между прочим, вы можете говорить мне «ты». Вы настолько старше меня!»
Автор:
«Пожалуйста. Если вам это удобно, я буду вам с удовольствием говорить «ты». Твоего отца я не знала... А может, знала? Не в этом дело... Я знаю тебя. Т е б я. Мы — воевали вместе».
Валера:
«Ха-ха-ха-ха... Мне только двадцать семь лет. Разве это возможно?»
Автор:
«Возможно. Знакомое выражение глаз. Да и лицо — знакомое... Ты ведь нынче ночью работал, да? Сколько ночей ты недосыпал, чтобы победить, чтобы поскорей наладить свои «Жигули»? Бедный мальчик! Вы здорово задержали официальное открытие завода. Страдаешь, да? Тебе нужно множество «Жигулей»... Ничего. Я только то и хотела сказать тебе, что ты — обязательно победишь, в этом можешь не сомневаться! Как бы ни было трудно, какая бы ни была «организация производства» (кажется, что-то в этом духе стоит у тебя в записной книжке?)... Ты победишь в с е г д а. Я в этом уверена... Но я хотела еще сказать... что самое трудное — это сохранить не в производственных, а в личных вопросах самостоятельность точки зрения...