— С тех пор случилось многое, — добавила Эвелин.
— Чертовски верно, — горячо согласился он.
— Расскажи мне об этом, — снова повернулась к нему Эвелин. — Я хочу знать об этом все.
— Разумеется, — согласился он, пытаясь мысленно прикинуть, сколько он может рассказать ей на самом деле. Чтобы протянуть время он спросил:
— Но расскажи мне, как ПРОН сумел устроить свой штаб в этой научно-исследовательской лаборатории? Насколько хорошо организованны эти ребята? Что они собираются делать с нами?
Эвелин снова погрузилась в кресло.
— Что Хамуд намерен делать дальше, я не знаю. Сомневаюсь, что он знает сам. За исключением того, что эта операция должна быть чем-то более крупным, более захватывающим, чем городское наступление Лео.
— Ты хочешь сказать, более кровавым, — отозвался из крошечной ниши кухни Дэвид.
— Скорее всего, — подтвердила Эвелин. — Этот Хамуд влюблен в огромные заголовки и считает, что вся реклама досталась Лео и Шахерезаде. И хочет получить свою долю.
— Помоги нам Бог.
— Именно. Он прирожденный убийца.
— Эта научно-исследовательская лаборатория — она кажется частью базы Лео.
— Да, — ответила Эвелин. — Эта лаборатория снабжала его нужными ему препаратами.
— Наркотиками?
— Нет, — покачала головой она. — Гормонами, стероидами. Я не разбираюсь в химии, но он явно еще с колледжа пользуется ими для сохранения своих размеров и силы. Теперь они нужны ему просто для жизни. Без них он развалится.
— Так вот почему мы здесь, — понял Дэвид.
— Но есть одна ложка дегтя в бочке меда. Лабораторию-то закрыли. И все нужные Лео снадобья заботливо увезли отсюда. Лабораторию очистили от всего, нужного Лео — преднамеренно.
Дэвид сунул в микроволновую духовку два замороженных обеда и дал дверце захлопнуться.
— Его обманули, — констатировал он.
— Его убили, — кивнула Эвелин. — Без этих препаратов он умрет.
Лео шел по проходу между лабораторными стеллажами, наступая на перепуганного техника.
— Что значит — все забрали?
Техник был кубинец, почти такой же высокий, как Лео, но не достигавший даже трети его ширины. Цвет кожи его длинного, понурого, как у гончей, лица походил на сигарный лист. Он много месяцев работал агентом ПРОН в лаборатории.
— Когда в среду закрыли лабораторию, то забрали почти все медикаменты, — разъяснил он без акцента на усвоенном в университете английском. — Все стероиды, адренокортикальные, весь запас гормонов — все.
— Сукин сын, — кулак Лео сомкнулся на стоящей на лабораторном столе рядом с ним металлической трубке. Трубка согнулась, затем треснула. — Я должен получить эти снадобья! Должен!
— Я не знал. — Техник глядел на массивную руку Лео, голос его дрожал. — Мы получили приказ вывести все. И отправить на «Остров-1». Нам сказали, половина сотрудников отправится туда.
— На «Остров-1»? Они закинули мои снадобья на «Остров-1»?
— Приказ исходил от самого мистера Гаррисона.
— Из Хьюстона?
— Нет, с «Острова-1». Он теперь там.
— Ублюдок! — Лео взмахнул массивной, как ствол, рукой, рассекая покрывавшую лабораторный стол путаницу из стекла и металла. Та разлетелась вдребезги. Техник отскочил назад, шарахнувшись от полетевших осколков стекла. — Ебаный ублюдок! — проревел Лео. — Знаешь что со мной случится через пару дней, если я не получу эти стероиды? Гаррисон-то знает! Он подставил меня! Этот ебаный в рот сукин сын! Он предоставил мне драться за него, а потом решил просто дать мне умереть, отключив питание!
Бхаджат сидела в кафетерии и пыталась есть плохо пропеченную, остро приправленную пиццу. Но как и другие сидевшие там две дюжины мужчин и женщин, она смотрела на большой, во всю стену, телеэкран и Избиение Младенцев.
Телекамеры переключились с Лос-Анджелеса на Нью-Йорк, коротко останавливаясь по пути на всех осажденных городах. Партизан повсюду долбали в кровавое месиво. В большинстве городов настоящие организованные бои уже прекратились. Теперь облавы на всех небелых, каких только могли найти, устраивали местная полиция, национальная гвардия, регулярная армия и орды молчаливых членов комитетов бдительности, с застывшими от гнева и ненависти лицами.
— Подозреваемых партизан препровождают в центр интернирования, — бодро произнес невидимый телекомментатор, когда экран показал растянувшиеся на целые кварталы вереницы черных юнцов, которые шли по заваленным щебнем улицам, положив руки за голову между штыков людей в мундирах и тяжеловооруженными танками и бронемашинами. Изображение переключилось на муниципальный стадион Канзас-Сити, заполненный черными всех возрастов, матерями с цепляющимися за них детьми, усталыми стариками, уткнувшимися лицом меж коленей.
— По всей стране, — продолжал комментатор, — вновь утвердились силы закона и порядка. Пока неизвестно сколько убито в боях революционеров, хотя потери среди полиции, национальной гвардии и армейских частей очень велики. Штатских, обыкновенных граждан тоже убивали тысячами…
Бхаджат встала из-за стола, оставив неаппетитную еду в пластиковой упаковке, и направилась к комнате где заперли Дэвида.
Дэвид и Эвелин сидели вместе на мягкой широкой кушетке из пеноматериала и смотрели встроенный в покрытую пластиковыми панелями стену телевизор. Теперь на экране показывали Нью-Йоркскую битву. Части регулярной армии США пробивались на Манхэттен, минуя улицу за окровавленной улицей, здание за горящим зданием.
Группы пехотинцев вытаскивали ребят из дверей зданий, где они скрывались. Солдаты выталкивали их штыками на середину улицы. Массивный оливково-зеленый танк повернул дуло своей пушки к зданию и выстрелил в упор. Стена разлетелась и рухнула в заполнившей экран взметнувшейся туче пыли.
— Они убьют всех в городе, — голос Эвелин охрип от шока.
— Некоторых они берут в плен, — поправил Дэвид. — Не многих. Но им понадобятся некоторые для допроса, для выяснения, как могло возникнуть все это дело.
Эвелин уставилась на него, игнорируя шедшую теперь на экране перестрелку.
— Ты был там, когда это началось?
— Мы как раз прилетели в Нью-Йорк, — кивнул он. ПРОН не сильна по части организации, но у нее люди во всей Латинской Америке… и, конечно, в Штатах.
— А как ты попал на катер?
Дэвид как можно короче рассказал ей. Внимание его продолжал приковывать телевизор. Он понял, что операторы не показывают никаких сцен, где ранят или убивают солдат регулярной армии. Показывают не в прямом эфире, понял он. Правительство, должно быть, редактирует каждый сантиметр записей, позволяя публике видеть только победы.
— Боже мой, чего ты только не пережил! — воскликнула Эвелин.
Он повернулся к ней.
— Ты советовала мне повидать мир. Я его немного повидал.
Она подняла руку и слегка коснулась его челюсти кончиками пальцев.
— И он тебя изменил. Ты не тот, каким был на «Острове-1».
— Как я мог остаться прежним?
Ее зеленые как море глаза вглядывались в него.
— Ты стал тверже, но, по-моему, не злее. Ты… ты теперь как кованная сталь. Ты прошел через самое жаркое пламя и стал от этого еще сильнее.
Дэвид покачал головой.
— Я вовсе не чувствую себя сильнее.
Ее руки скользнули по его плечам и взъерошили волосы у него на затылке.
— Но это так. Я чувствую это.
Руки Дэвида словно по собственно воле обняли ее за талию. Она придвинулась к нему поближе, прикоснулась к нему всем телом, и он почувствовал слабый солоноватый запах ее ненадушенной кожи, ощутил у себя на шее ее дыхание.
— Мы оба прошли долгий путь, — прошептала Эвелин, голос ее охрип и дрожал. И нашли наконец друг друга.
— Теперь уже слишком поздно для этого, Эвелин, — сказал он.
На лице ее появился намек на боль.
— Нет, не говори этого…
Он мягко поцеловал ее, потому что не знал, что еще делать. Она прильнула к нему прижимаясь всем телом.
— Если б ты знал, что я пережила… — Эвелин почти рыдала.
Дэвид услышал, как где-то что-то скрежещет — металлический звук, едва-едва слышный из-за стрельбы и взрывом с телеэкрана. Он чуть оторвался от Эвелин и повернулся посмотреть…