Но все это слишком после того другого, что произошло в один этот сегодняшний день, уже переходящий в ночь.
Я вздыхаю, откидываюсь на спинку сиденья, устраиваюсь поудобнее и закрываю глаза. Чемберлен растянулся отчасти на моем колене, отчасти на сиденье, до самой дверцы, и его негромкое урчание напоминает мне, что и я тоже устала.
Кай?
Да?
Поговорить есть о чем, я знаю, но сейчас у меня просто нет на это сил. Давай просто побудем вместе, а? Ты и я.
Секундой позже его рука ложится на мое плечо. Он гладит меня по волосам, и мысли начинают прыгать, хотя память переполнена мучительными видениями и картинами, беспорядочно проносящимися перед внутренним взором, пока я не забываюсь беспокойным сном.
Просыпаюсь внезапно, будто что-то вырывает меня из сна. Дождь, гром — наверное, гроза и разбудила. Едем в темноте, другие машины следуют за нами и едва видны за пеленой дождя. Чемберлен, похоже, простил Аристотеля и дрыхнет на переднем пассажирском сиденье. А может, ему просто не хватило места сзади.
Сознание проясняется, и минувший день напоминает о себе болью разбуженных воспоминаний, жутких образов и пронзительных чувств.
Меня спас Спайк. А потом Келли… Дженна. Кто она? Теперь уже не спросишь — поздно. Обеих нет. Я даже не сознавала, как важна была для меня верная, твердая дружба Спайка; теперь вместо нее пустота и стягивающийся узел боли.
Рядом Кай. Он здесь, где и должен быть, где я так долго желала его видеть. Он здесь, а мне не верится.
Что реально, что нет?
Келли не Келли; она не приходилась Каю сестрой. Она была кем-то, кого звали Дженной, и, по ее словам, именно она распространяла болезнь.
А еще она сказала, что Алекс — мой отец — тот самый Первый доктор, заправлявший всем в подземной лаборатории на Шетлендах, виновник первой смерти Дженны, когда ее «вылечили» огнем.
Правда ли это? Я знаю, что мама и Кай никогда не верили ему. Знаю, что он недоговаривает порой, что-то скрывает. Но способен ли на такое человек, несколько раз спасавший меня и других?
Сердце ускоряет бег и разгоняет кровь, как только я осознаю еще одно последствие откровения Дженны: а где же настоящая Келли? Где сестра Кая? Если Дженна приняла личность Келли за свою, то должна была действительно знать ее. И тогда получается, что настоящая Келли тоже была жертвой экспериментов? Жертвой собственного отца?
На все эти вопросы ответа нет, но есть один вопрос, ответ на который, настоящий ответ, без лжи, можно получить прямо сейчас. Я наклоняюсь и осторожно целую Кая.
Он ворочается. Открывает глаза и смотрит на меня.
Нам нужно сказать друг другу очень многое, но есть только один способ сказать самое главное.
Я целую его снова и снова, надеясь, что Аристотель смотрит на дорогу и ему не до нас.
Здесь и сейчас есть только мы, Кай и я.
29
КАЙ
Многозначительное покашливание Аристотеля — и нас как будто пружиной отталкивает друг от друга.
— Скоро будем на месте, — говорит он.
Щеки у Шэй горят. Я смотрю на нее и не могу насмотреться: настоящая, живая, она здесь, рядом со мной. Ну разве не чудо! Я беру ее руку. После всего случившегося, после всего увиденного и навеки отпечатавшегося в сознании, при всем том, что еще нужно узнать, целовать ее и держать за руку — вот самые ценные, самые важные истины. Тем не менее есть кое-что, что я должен сказать прямо сейчас, пока не забыл.
Нам нужно поговорить.
Да, отвечает она и снова меня целует.
Я отвечаю и тут же мягко, но решительно ее отстраняю. Так не разговаривают.
Разговаривают. Она улыбается и смотрит на меня так, как будто в целом мире больше не на что смотреть.
Перестань. Просто послушай. Дело серьезное.
Хорошо.
Я очень сильно на тебя разозлился, когда ты ушла от нас на острове. Я поверил тебе, а ты усыпила меня, и когда я проснулся, тебя уже не было.
Но ты ведь понимаешь, почему я так сделала?
Ты думала, что поступаешь правильно. Но выжившие не переносят болезнь — здесь ты ошиблась.
Теперь я тоже это знаю, но тогда думала, что эпидемия распространяется из-за меня, что только я виновата в гибели сотен людей. Может быть, я была неправа, но тогда считала, что обязана сдаться властям. Что хорошего, если бы нас обоих не стало?
Не хочу спорить с тобой о том, что уже случилось. Но ты должна пообещать мне кое-что.