Вот такое шоу я бы не хотел пропустить, мысленно говорит Спайк и на этот раз не успевает отскочить достаточно быстро. Я бью его по руке.
Интересно, что еще я не спрятала сегодня или, если на то пошло, тогда, когда вы копались у меня в мозгу.
— Ай! — говорит он, потирая руку и мысленно добавляет: Не волнуйся, я находился там постоянно. Все были так заняты спасением твоей жизни, что не удосужились даже покопаться в твоих воспоминаниях.
Извини, покаянно говорю я.
Да ладно, я бы на твоем месте тоже переживал. Особенно, если бы сделал то, что сделала ты в седьмом году.
Спайк скатывается по лестнице, еще не успев закончить, а я начинаю паниковать: что такого случилось в седьмом году? Он смеется, а вслед за ним и я.
Вот же кретин. С ним я улыбаюсь, он смешит меня даже тогда, когда кажется, что я уже никогда не смогу рассмеяться.
Спайк напоминает, что смеяться это то же, что и дышать.
Он ждет внизу, глядя, как я спускаюсь, и протягивает мне руку.
— Ударь или пожми — выбор за тобой!
5
Люди, которых я знаю так хорошо и в то же время совсем не знаю… Сидим за столом, попиваем вино и едим пасту, которую Елена приготовила вместе с Беатрис.
— Салат делала я, — робко говорит Беатрис. — Вкусный?
— Очень вкусный, — заверяю ее я, радуясь в душе тому, что она говорит больше, чем прежде.
Алекс восседает во главе стола; Елена суетится. Награждает его теплыми взглядами и тянется за всем, чего он пожелает, порой даже опережая его желания. Теперь я вижу то, чего не замечала раньше, хотя и не понимаю, как могла упустить это, когда все было в ее ауре: она влюбилась в Алекса.
Похоже, они примерно одного возраста — лет шестидесяти или около того. Нравится ли она ему? Он часто произносит ее имя, растягивая гласные: Елена. Впечатление такое, что звучание ему по вкусу. Говорит, что его первую любовь звали Лена, и имя Елены напоминает о ней.
По какой-то причине, когда я представляю их вместе, как пару, у меня что-то не сходится. Может быть, потому что при этом я невольно думаю о фотографии, на которой он танцует с мамой. Думаю о том, как он держит ее, как смотрит в мамины глаза. Где-то неподалеку, рядом. Тревога грозит снова охватить меня, но тут, словно понимая это, Спайк отпускает неловкую шуточку про гриб. Такой Спайк парень — с ним весело.
И вот так мы втроем — клоун Спайк, серьезная Беатрис и я — даже не хочу думать, какую роль исполняю сама — составляем вторую половинку этой неблагополучной семейки.
Заканчиваем трапезничать, и мой единственный стакан вина растекается с кровотоком, согревая меня изнутри и подталкивая высказать вслух кое-что из того, о чем только думалось.
— Мы тут не под наблюдением, следить за языком, как бы не сболтнуть лишнего — а на базе ВВС такое случалось, — не надо, и, честное слово, мне действительно хочется узнать обо всех побольше.
— Это как? — спрашивает Беатрис. — Типа кто был моим лучшим другом, какие предметы мне нравились в школе, какой у меня любимый цвет?
— Да, все это. — Я улыбаюсь ей. — Но также и то, что мы, выжившие, можем делать? Я знаю, что мы можем, например, разговаривать телепатически, хотя и не думаю, что все, кто находился на объекте — а нас было там двадцать три человека, — умели делать это хорошо.
— Ты про разговоры в голове? — спрашивает Беатрис, и я киваю.
— Некоторые несли такой вздор. Мне приходилось чуть ли не кричать, чтобы меня услышали, когда мы показывали всем, как делать так, чтобы наркотики быстрее выводились.
— Полагаю, мы умеем еще много такого, чего раньше не делали, — говорит Алекс. — И если поделимся тем, что каждый обнаружил у себя, то получим что-нибудь друг от друга. А это поможет всем нам.
— Что я действительно хочу знать, так это как мы вообще все делаем, — вздыхаю я. — Они же проводили сканирование мозга и всякие тесты на том объекте, так? Удалось ли что-нибудь выяснить?
— Я могу показать вам данные, — отвечает Алекс. — Иногда получались весьма странные, не поддающиеся объяснению паттерны, но ничего особенного они там не выяснили. Я вообще не уверен, что, используя прежние методы, они вообще могли что-то открыть. Им бы следовало вовлечь в процесс вас, но они не захотели.
— Так что же мы все можем? — спрашивает Спайк.
— Есть внутренняя сторона, — отвечаю я. — Вроде самолечения и ускорения метаболизма наркотиков с целью минимизации их воздействия. И есть внешняя сторона: мысленный контакт, возможность выбора — что проецировать в чужое сознание, а что оставлять при себе.