- Да.
- Остальные назовут меня суперзлодеем просто потому, что я не хочу вступать с вами в драку. Они будут знать, что я сотрудничаю с вами.
- Не обязательно. Может быть, люди из власти, Протекторат и Стражи... может, они осознают это, но простые люди - нет.
- Средства массовой информации разоблачат меня.
- Думаю, мы контролируем и средства массовой информации. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы сохранить неопределённость. Правила очень просты. Ты берёшь территорию, удерживаешь её, следишь, чтобы не было преступности и паралюдей, действующих там без нашего согласия.
- А Флешетта...
- Я не знаю её. Я не знаю, как она к этому отнесётся, но может быть, если ты спокойно объяснишь, если правильно всё преподнесёшь, то ты сможешь убедить её, что это во благо. Если она убедит остальных героев оставить в покое твою территорию, даст тебе самой устанавливать правила, тебе не придётся сражаться с ними.
- А если она не...
- Это решать ей. Или тебе.
Она осматривала мою территорию. Тут не было сказочно красиво, вокруг ещё были следы разрушений, но дела шли на лад. Возможно, это было единственное место в городе, где дела налаживались с такой скоростью. Мы не топтались на месте. Мы шли только вперёд. Не прошло ещё и недели, но прогресс уже был очевиден. И он был постоянным.
- Я думаю, что не смогу согласиться, если Флешетта откажется.
- Хорошо.
Она не сказала про другой исход. Если она согласится...
- Ненавижу тебя, - сказала Кукла. Она приняла решение.
Брукс закончил зашивать плечо. Я приготовила два куска ткани из паучьего шелка. Один - чтобы зашить костюм, второй - чтобы подвязывать руку до тех пор, пока она не окрепнет. Я могу надеть свой плащ так, чтобы ранение не было слишком заметно. Я встала со стула, потянулась и достала телефон.
- Это я переживу, - сказала я через клона. В списке контактов я нашла нужный номер и набрала человека, который планировал меня убить.
Глава опубликована: 21.07.2017
Интерлюдия 15.z (Александрия)
Улыбающиеся люди были ей отвратительны.
Она ненавидела эти улыбки. Фальшь. Напускная радость, напускное веселье. Она провела в этом месте достаточно, чтобы понимать: как только её друзья и семья оказываются за пределами слышимости, они начинают плакать. В посетителях сквозила усталость, которая подтверждала неизбежное. Чем старше они были, тем больше, кажется, были подавлены.
В какой-то момент ей перестали говорить, что химиотерапия поможет. Улыбки стали ещё более натянутыми. Её удобству стали уделять много внимания. Меньше объясняли, что происходит.
Поэтому, когда к ней зашла мать с кружкой горячего куриного бульона, она сделала вид, что спит. Она ненавидела себя за это, но не могла больше выносить ложь и притворство.
Она едва сдержалась, чтобы не поморщиться, когда мать присела рядом с кроватью. Это означало, что она пробудет здесь ещё некоторое время.
- Бекка, - прошептала мать сзади. - Ты спишь?
Она не ответила, стараясь дышать ровно. Она пыталась вдыхать и выдыхать носом, чтобы многочисленные язвочки во рту не причиняли боль при контакте с воздухом.
Мать провела рукой по её голове. Волос уже почти не осталось, и прикосновение было крайне неприятным, почти болезненным.
- Ты была такой храброй, - прошептала мать тихо, почти неслышно.
"Я не храбрая. Ни капельки. Я в ужасе и готова кричать от отчаяния", - но она не могла кричать. Все говорили о том, что она смелая, о том, что она с достоинством и спокойствием переносит несколько месяцев долгого лечения. Но это была лишь маска, и сейчас она не могла от неё избавиться. Было уже слишком поздно сбрасывать напускную уверенность, переставать отпускать о себе несмешные шутки и фальшиво улыбаться. Она не могла начать жаловаться матери или поплакать у неё на плече, потому что это сломает всех остальных.
Она была их опорой.
- Моя маленькая героиня, - произнесла мать.
Ребекка опять почувствовала её руку на своей лишённой волос макушке. Ей хотелось скинуть эту руку, накричать на мать: "Разве ты не знаешь, что это больно? Сейчас всё причиняет боль!"
- Ты так старалась. Ты заслуживаешь большего.
И вот тогда, по её голосу и словам, Ребекка поняла, что умирает.
Она испытала смешанные чувства. Некоторое облегчение. Химиотерапия прекратится, ей перестанут причинять боль. Но также и гнев. Гнев был всегда. Почему мать не может просто рассказать ей? Когда они наберутся смелости и открыто всё сообщат?
Судя по всему, не сегодня. Ребекка услышала, как мать отодвинула стул и встала. По приглушённым шагам стало ясно, что она удаляется по коридору.
С тех пор, как началась терапия, слезам стало труднее появляться. Большую часть времени картинка расплывалась в глазах, они покраснели, чесались и были слишком сухими для слёз. Но, видимо, сейчас время пришло. Она долго лежала на боку и смотрела в окно на панораму Лос-Анджелеса. Слёзы стекали по лицу, пробегали через нос и вниз, к уху, капали на подушку.
Её внимание привлекла жёлтая вывеска, хорошо заметная на синем и тёмно-фиолетовом закатном фоне. Известный логотип сети фастфудов.
Её поразила мысль, что она никогда там больше не поест, никогда не получит специальный детский обед с пластиковой игрушкой, рассчитанный на малышню на десяток лет младше. Она никогда не выбрасывала эти игрушки и потихоньку наполняла ими верхнюю полку комода с подобными пластиковыми безделушками.
Она никогда не прочитает третью книгу про Мэгги Холт и не увидит фильм, который собирались снимать по первой книге.
У неё никогда не будет парня.
Наверное, это глупо, но почему-то эти дурацкие мелочи расстраивали её сильнее, чем мысль о том, что она больше никогда не увидит свою семью, друзей и кошек. Поток слёз сменился всхлипами, дыхание стало прерывистым, заставляя грудь сжиматься от боли. Непроизвольное напряжение пустого живота стало сильнее, и она подумала, что её может стошнить. Или будут безрезультатные рвотные позывы. По своему опыту она знала, что это хуже всего.
Пытаясь как-то унять эти болезненные всхлипы, она начала неосознанно стонать, тихо и протяжно.
- Нужен морфин?
Мягкий голос прервал стоны и всхлипы и заставил её вздрогнуть. Морфин не поможет от нависшей над ней ужасающей, неизбежной реальности. Она покачала головой.