— Сказал то Аруня и видя, что Сенька его не дуже кумекает, решил сразу к делу гипнозному обспешиться. Посадил его на диванчик и вказал внимательно звуки слушать. А сам взял бубен шамановский и давай волшебную ритмь выстукивать. В кабинете заморская благовонь курилась, что монахи индейские Аруне по дружбе пересылали, по углам свечи ароматные пламенелись, а под звон бубенный Синегорович заклятую песнь горланил.
И увидел Сенька свою жисть прошлую, в которой был жрецом-чародеем славяноведическим. Менталитетом росейским так глубоко проникся, что руську мовь до конца самого понял. Разве язык его с детства к другой мове натренирован и хрящи давно говорильные затвердели. С того дня стал он блестяще по-русски шпрехать, но с акцентом едва заметным.
В следующий урок Арун наказал Сеньке забыть всё, что умрёт, а что останется из того праха выделить. Долго пыжился — думал Сенька-Джон и через месяц назвал учителю своё заключение:
— Понял я, что в одной только природице могу быть уверен. В любом обстоятельстве ясно, что за вечером придёт ночь, а за ней день. Что за осенью будет зима. А за весной — лето.
— Коловращение — то есть закон великий, — сказал, обрадовавшись, Синегорович — и ты не задаром его приметил. А следует ему всё живое: и медведь, и леший, и человек. Дни да времена года из-за кручения земли меняются. И кручением тем закон правит. Закон-царь, поставленный Вышним на космическое хозяйство. А мы, земное живьё, — существа глупые и разумные, должны то хозяйство оберегать.
Что рождается, то в свой срок и разрушится, один закон не изменится. Что стробоскопом тем жизненным управляет. Тем самым, жисть — то лампочка, а закон — механизм, что энту лампочку моргать принуждает.
— А что ж по-твоему дискотека? — захикал, расслышав промовь, Сенька.
— А дискотека — судьба, в которой по-разному кажный в одном ритме плясать должен — без всякого смеху сказал Аруня.
Закон нужно прознать, потом на себе постигнуть, а дальше к нему приладиться, чтоб ничего в тебе супротив природы не возмущалось.
Завтра пойдёшь к гномам на услужение. В том для тебя немалая польза будет, к тому же должок у них за тобой числится.
Вспомнил Сенька как гномы над ним хикали и взбеспокоился.
— Не хочу я к тем насмешникам шаркаться, да и какая польза в том для ученья будет ихни насыпи цементировать?
— Насыпи делать — то их задача — заспокоил его Синегорович. К такой работе ты не слишком уж приспособлен. Найдётся у них под тебя дело. А сущности они чистые. Не гляди, что иначе тебе в раз первой чудилось. Это ты из своей вредности гномов не скумекал, а как с любовью к ним относиться станешь, они такой же возврат и тебе отплатят. На то и есть эмоций коловращение. Кажная думь в обратку тебе денется — хорошая и плохая — всё одно по башке хряпнет.
Утром гномы сами пришли за Сенькой и сразу задание перед ним поставили.
— За десяток километража есть деревни Буряк и Калиновка. Меж ними река Маша проистекает. Сто лет те деревни меж собой бьются, и не может война искончиться потому, как соседи реку подразделяют. Кажный присвоить её себе хочет. Оттого Маша вся от кровей красная. И вода у ней кровью пахнет.
— А откуда ж у них столько солдат взялось, раз целый век насмерть колошматятся? — взлюбопытился Сенька.
— В том и дело, что их два осталось, а победить друг — дружку не можут.
— А вам оттого какое дело? Ваша работа камни да горы строить.
— Один рукав Маши за Синей горой течёт. Если военство поганое не окончится, то всем нам от той заразы капут будет. Злобья от них столько по воздуху сеется, что ужо звери лесные грызться друг с другом начали, — сказали гномы и поёжились неприятно.
— И на что ваш ужастик личности моей сдался? — проехидничал Сенька Джон, неприятность подозревая.
— Ты человек, — отозвались гномы, — и всё человечье тебе понятно. Загрубели души воимщиков, глаза пеленой задвинулись — духов лесных и нас, гномов, видеть уже не умеют. Сходи ты к ним и опробуй уразумить непотребства свои бросить. Пусть цветут их деревни добром и красотами прежними.
— Да вы что? — всполошился Сенька, — Если то целый век гномятине не под силу, могу ли я — людина-обыкновенщик ту завихрень выпутать. Тем боле я раньше и сам развендчик был.
— Вот то и оно — подскочили гномы, — ярость ихняя тебе распонятна и сердце что нибудь да подшепчет.
Делать нечего, пошёл Сенька-Джон в замок белокаменный, где у него резиденция спальная измещалась, и стал в дорогу збираться.