Николай Яковлевич очень удивился, когда старшина Набатов сказал ему:
- Кончай, гвардеец, отдыхать. Давай, прогуляйся на кухню. Обед готов.
- Так я уже обедал, спасибо, - улыбнулся Коля. - Я сыт.
- Может, ты и сыт, - строго сказал старшина, - а люди здешние голодные. Поможешь повару местное население кормить, а то погибнут они без нас, и дети ихние погибнут.
Полевая солдатская кухня - это такой большой котёл на автомобильных колёсах, к которому снизу приделана специальная печка. В этой кухне можно приготовить любую еду: суп, кашу, компот, кисель.
Ну, разумеется, одной кухни не могло хватить на такой большой город, как Вена, и поэтому на его улицы выехало много солдатских кухонь на колёсах. Точно не скажу сколько, но наверняка очень много, ведь нужно было накормить стольких людей, да ещё дать каждому по куску хлеба, а детям и по куску сахара.
Когда Коля Исаев и гвардейский повар Фарид Шамшиев приехали со своей полевой кухней на одну из площадей Вены, их там уже ждали. Австрийцы окружили кухню, протягивали свои кастрюльки, миски, пустые консервные банки, кружки и что-то кричали.
И опять Коля пожалел, что плохо выучил в школе немецкий язык.
Первым получил свою порцию какой-то небритый, худой австриец. Он опирался на толстую палку, потому что у него была больная нога. Коля, конечно, не мог знать, что этот хромой "австриец" был немецким фашистом и воевал против нашей страны. В ногу его ранили в боях за Ленинград.
Тогда в окружённом Ленинграде люди умирали от голода и холода, а этот небритый в те дни только радовался.
- Очень хорошо, что там нечего есть, - говорил он. - Пусть слабеют, слабых легче победить.
Но голодные ленинградцы оказались сильнее сытых фашистов.
Теперь этот небритый пришёл со своей мисочкой к нашей кухне.
Повар Фарид Шамшиев вовсю работал своим черпаком, а Коля ещё давал каждому вдобавок по ломтю чёрного хлеба.
Но вот котёл опустел, очередь разошлась и площадь опустела. Только на каменной ступеньке возле фонтана сидел какой-то бледный мальчик, скрёб в своей банке ложкой, но уже ничего не мог выскрести - всё съел.
Глядя на него, Коля вспомнил свою сестрёнку Катю...
"Чего бы ему ещё дать?.." - подумал Коля. Хлеб у него уже весь кончился.
На счастье, у Фарида нашлось ещё полкуска сахара. Коля присел перед мальчиком и протянул ему сахар.
Мальчик смотрел на Колю, но сахар не брал, боялся, наверное. Тогда Коля сам вложил белый кусок в его маленькую ладонь.
- Данке... - очень тихо поблагодарил мальчик, но не стал сразу есть сахар, а положил его поглубже в карман.
"Домой понесёт, - догадался Коля. - Сестрёнке или братишке, а может, кому из родных. Может, хворает у него кто".
И вдруг Николай Яковлевич придумал, чем ещё можно порадовать мальчика.
- Секундочку! - сказал он. - Айн момент!
Он достал из машины свой острый топор, с которым никогда не расставался, и сухое берёзовое полено.
При виде топора мальчик сначала испугался, но потом успокоился русский солдат стругал им кусок дерева.
- Айн момент... айн момент... - приговаривал Николай Яковлевич, и на глазах мальчика из-под Колиного топора постепенно рождался небольшой стройный кораблик.
Николай Яковлевич заострил кораблику нос, закруглил корму и вставил в неё плоскую щепочку. Он не знал, как назвать эту щепочку по-немецки, и сказал её русское название:
- Руль! Чтобы ровно плавал.
Но австрийский мальчик, оказывается, сам уже догадался, что это руль, только назвал его по-немецки:
- Штоер!
- Верно! - обрадовался Николай Яковлевич. - Штоер! - хотя слышал это слово первый раз в жизни. - А по-русски - руль. Понял?
Он вставил в кораблик высокую мачту, соорудил из кусочка бумаги парус, секунду полюбовался своим изделием и протянул его мальчику.
- Плыви! - Николай Яковлевич лёг животом на каменный парапет фонтана и опустил свой кораблик на воду.
Судёнышко неуверенно повернулось чуть вправо, потом чуть влево. Лёгкий весенний ветер слегка дунул в его бумажный парус, и маленький кораблик поплыл, как настоящий.
А мальчик смотрел ему вслед, и, наверное, ему казалось, что сам он сейчас стоит на палубе корабля, ветер надувает большой белый парус над его головой и несёт его куда-то в счастливое дальнее плаванье.
Глава шестнадцатая
Орден
Это был замечательный день. Во-первых, Первое мая, во-вторых, весна, какой никто не помнил - ранняя, буйная, неистовая.
Той весной раньше срока полопались почки и зазеленели деревья, раньше срока распустились цветы и пахли так, что у всех кружилась голова.
Война вот-вот должна была кончиться, это уже было ясно всем.
А теперь послушай, что в этот день произошло с Николаем Яковлевичем.
Рано утром старшина Набатов вызвал к себе младшего сержанта Исаева.
- Какой сегодня день, помнишь? - спросил строгий старшина.
- Так точно! - ответил Николай Яковлевич. - Первое мая. Праздник. Первое мая тысяча девятьсот сорок пятого года.
- Верно! - согласился старшина. - А какой у вас подворотничок?
- Свежий! - доложил Коля. - Пришил вчера утром.
Старшина Набатов обошёл Николая Яковлевича со всех сторон, внимательно оглядел его с головы до ног и приказал:
- Подворотничок заменить, чтоб был ещё свежее!
Коля удивился, но спорить не стал, потому что приказ командира закон для подчинённого. А старшина продолжал:
- Сапоги чтоб блестели, как нос у Бобика. Пряжка чтоб сверкала ярче солнца, а ты сам, гвардеец, чтоб сиял, как медный таз! Даю на все дела ровно пятнадцать минут. Ясно?
Через пятнадцать минут старшина лично проверил белизну Колиного подворотничка и своим носовым платком лично дотронулся до Колиных сияющих сапог.
- Порядок в десантных войсках! - сказал он.
И ровно к девяти часам двадцати минутам младший сержант Исаев прибыл в штаб своей части.
Только он успел стать в строй под старыми деревьями, как грянул духовой оркестр, и к гвардейскому знамени вышел Герой Советского Союза гвардии генерал-майор Николай Яковлевич Зубарев.
- Товарищи гвардейцы! - сказал генерал. - Дорогие мои солдаты. Я называю солдатами и рядовых, и сержантов, и офицеров, потому что нет сегодня звания выше, чем СОВЕТСКИЙ СОЛДАТ!
Сегодня я вручу вам, солдаты, награды Родины! Война со дня на день кончится, но вы носите их с честью всю свою жизнь в память о вашей победе над проклятым фашизмом, в память о товарищах ваших, павших в боях с врагом!
Будьте счастливы, мои боевые друзья!
Ну а потом началось вручение орденов и медалей.
Гвардейцы, браво печатая шаг, выходили к своему генералу. "Батя" вручал им награду, пожимал руку, поздравлял.
- ...Алсаткин Еремей Архипович!
- Я!
- ...Барбазюк Павел Григорьевич!
- Я!
- ...Волков Леонид Ананьевич!
- Я!
- ...Лобач Василий Кононович!
- Я!
Подошла очередь и Коли Исаева.
- Исаев Николай Яковлевич! - громко произнёс генерал, и в следующую секунду с Колей произошла беда. Он совершенно забыл, что рана его ещё не совсем зажила.
- Я! - лихо выкрикнул Коля и, наверное, чересчур широко шагнул раненой ногой, потому что громко вскрикнул: - Ой! - и чуть было не сел от боли на землю.
Это происшествие длилось не больше секунды, но генерал успел всё заметить и понять.
- Стой, гвардеец! - скомандовал "батя" и парадным строевым шагом сам подошёл к раненому солдату. Он остановился против него, вскинул руку к козырьку и громко, чтобы слышали все, произнёс: - Гвардии младший сержант Исаев Николай Яковлевич! За героизм и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, вы награждаетесь орденом Славы третьей степени!
И хотя Коле было сейчас совсем не легко, он всё-таки улыбнулся своему генералу и бодро ответил:
- Служу Советскому Союзу!
Тут генерал осторожно обнял его и тихо сказал: