— Что ты лыбишься? Тебе весело? Только знай, помирать, так вместе. Я один на дно не пойду!
— Держи себя в руках, Олег.
— Не затыкай меня!
— Где твоё спокойствие? Я тебя не узнаю.
— Сотри эту дурацкую улыбку!
— Всё-всё-всё. Не стой, присаживайся, виски будешь? Мне сказали, ты хотел поговорить.
— Какое виски?! Ты не понимаешь, в какой мы ж…
— Ты, — отрезал профессор. — Ты, мой дорогой партнёр. Я не убивал свою дочь.
Фурский подскочил к Светилову и схватил за ворот рубашки:
— Осторожнее со мной, я много чего знаю о твоих делах. И дочь я не убивал. Она выживет.
— Конечно-конечно. Если она умрёт, ты не переживёшь, я понимаю. А теперь отпусти меня и поговорим, как хорошие… — поцокал языком, — товарищи. Друзьями мы не были, согласись. Отпусти-отпусти. Иначе разговора не выйдет.
— Я тебя отпущу, но ты видимо плохо понимаешь, что происходит.
Светилов отряхнул ворот рубашки, будто руки Фурского его запачкали, опустился в кресло, указал на соседнее:
— Ты присаживайся, присаживайся, а то ещё удар хватит.
— Ты издеваешься?!
— А я смотрю, ты так и не научился держать себя в руках. С другими ты скала, сама хладнокровность. А со мной? Почему ты так меня боишься?
Олег не стал отвечать.
— Нулевой оказывается трус?
— Закрой свою пасть! Скоро за мной придёт полиция, и я им всё про тебя расскажу.
— Как страшно. Пугаешь, как ребёнок. Это так мы с тобой связаны? Сказками? — рассмеялся.
— У меня сохранились все документы по Караэсу, есть видео нашей встречи, и я знаю журналистку, у которой есть компромат на всех твоих возможных спасателей.
Профессор взял пустой стакан, покрутил в пальцах, поставил. Вытащил телефон из кармана брюк, сдвинул экран, повернул к собеседнику.
— Не на неё ли ты рассчитываешь? — оскалился улыбкой, протягивая мобильник.
Фурский взглянул на изображение и невольно ослабил галстук. Зверски избитая журналистка Сафьялова смотрела с экрана заплывшим глазом, полыхающим ненавистью.
— Так ты о ней? — хохотнул профессор. — Видишь ли… пока ты разбирался со своей семейкой и любимой игрой, мои ребята трудились. А ты выходит бездарно тратил время: одну дочь застрелил, другая сбежала. Всё пошло прахом, Олежек.
Фурский исходил гневом. Как же ему хотелось уничтожить Светилова. Убить собственными руками. Он сжал кулаки, подходя ближе к своему врагу.
— Мало крови? — поинтересовался профессор. — Хочешь ещё и моей замараться? Что ж, давай. Только и ты живым отсюда не выйдешь. Тронешь меня, и сразу откроется дверь. Здесь же камеры, Олежек. И прослушка. Неужели, ты от горя совсем ополоумел?
Фурский сдержался. Удар пришёлся по столу. Стакан Светилова полетел прямиком в стену.
— Какой я тебе Олежек?! Ты…
— Я кто? Я твой друг по двору, я тот, кто помог обставить убийство Кати, как самоубийство. Разве нет? Я тот, благодаря кому ты стал Нулевым. Не я ли придумал игру? Не я ли помогал составлять правила? Придумал название? Не я ли находил игроков, когда ты только начинал? А? Олежек? Я. Всё это делал я! А почему ты не задумывался? Друзьями мы ведь не были, так почему же я тебе помогал?
— Ты больной психопат, помешанный на деньгах, вот почему! Тебе от игры приходило семьдесят процентов, — прошипел Фурский. — Плюс ты получал проценты с игроков!
— Верно. «Соседи» оказались удачным вложением. А особенно удачным стало знакомство с Давидом. Он работал на меня. Собирал компромат на игроков и пытался вычислить твою личность. Я ему тебя не выдавал, мне было интересно взглянуть, как он будет нарушать правила, чтобы потом ты же сам от него и избавился. Он слишком много пил и слишком много болтал. Хотя вначале был очень полезным. Он помог сохранить мне лабораторию по Караэсу. Крохотную. Но зато о ней так никто ничего и не узнал. Даже Сафьяловой невдомёк, где ещё хранится яд. Удивлён?
— Мне плевать. Если меня посадят, сядешь и ты!
— Угрозы-угрозы. У меня есть друзья, они помогут. А у тебя кто? Никого. Да и подумай сам, если от игры ты как-то и отмажешься, подставив тех же участников, то что делать с происшествием на мосту?
— Кариша выживет. Я отец, я всё улажу!
— Допустим. А как насчёт убийства Кати?
— Та история в прошлом! Все знают, что это самоубийство!
— Все, кроме тебя, меня и твоих дочерей. Ты же помнишь тот день?
Он помнил. За Катей кто-то следил. Её это жутко нервировало, и она начала винить в слежке участников игры. Она знала об игре, не одобряла и просила его поскорее со всем покончить. Он лгал, будто они лишь играют в смерть, а на деле все остаются живы. Лгал, что, когда разбогатеет, оставит «Соседей».