— Ненавижу, — сказал Борис выключив последнюю.
С ней ушел и единственный свет в отсеке. В одну секунду наступила кромешная темнота и Борис спиной почувствовал, как сверху между балок что-то ползет. На какое-то мгновение оно остановилось, Борис повернул голову, и тонкий трос сразу сжался вокруг его горла.
— Тяни! Тяни! — раздался визг девчонки.
Борис рефлекторно вскинул руки к шее, стараясь уменьшить захват, но трос намертво впился в кожу, оставляя после себя борозду. Его рывками тащило вверх, ноги уже оказались в нескольких сантиметрах от земли, Борис чувствовал как его лицо синеет от нехватки кислорода, глазам становится больно, словно на них давят изнутри. Еще немного и они добьются своего.
— Тащи! Давай! Еще тащи!
Борис зарычал от бессилия: попасться в такой капкан по собственной глупости. Он попытался собрать остатки воли и твердое желание жить, и согнул правую ногу. В его ботинке всегда был нож, небольшой, но подходящий как раз для таких случаев. Он сделал рывок, выхватил лезвие и сразу схватился за трос над своей головой, чувствуя острый жар в ладони — трос разрезал руку. Он подтянулся, впивающаяся в шею полоска стала немного свободнее. Он перехватил трос другой рукой, подтянулся еще раз и с громким криком принялся бить пространство над своей головой.
Бил везде, куда доставала рука, пока в какой-то момент острие ножа не вошло в мягкую плоть. Сверху прозвучал пронзительный мальчишеский крик. Не теряя ни секунды, Борис ударил снова. Попал. И в третий раз не промахнулся под дикий визг. Лаз наверху оказался не таким большим, как он боялся.
— Не смей его трогать, мерзкое чудовище! — раздался голос Звездочки.
Он чувствовал, как она пытается выбить нож из его рук своей крохотной туфлей. И каждый ее удар был для бориса как бальзам на душу.
— Давай, молоти, мелкая сука! Сейчас я и с тобой разберусь.
Трос ослаб. Борис запрокинул голову. В темноте над собой он смог рассмотреть несколько пару ботинков и почувствовал, как капли чего-то горячего падают ему на лицо. Видимо, мелкие ублюдки совсем забыли, что надо тянуть или хотя бы держать, потому что уже через секунду Борис почувствовал, как под собственным весом он быстро опускается на землю.
— Стой, сволочь, я с тобой еще не разобрался, — сказал он, схватив одного из детей и потянул за собой.
Внутри лаза прозвучал отчаянный вопль. Борис потянул вниз мальчишку, вцепившись в его тонкую руку. Тот отчаянно сопротивлялся, пытаясь удержаться наверху. Но кто бы ни тянул мальчика, он был значительно слабее, и совсем скоро над выступом показалось знакомое лицо. Еще недавно этот пацан стоял у двери и обещал Борису перерезать ему шею.
— Тебе почти удалось, — засмеялся Борис.
Лицо пацана было полностью исполосовано, он бился в истерике, как мелкий поросенок перед своей кончиной. И Борис одним ударом не без удовольствия разбил ему нос. Сверху снова потянули. Видимо, теперь все вместе, потому что только Борис собрался скинуть пацана на пол, как тот в ту же секунду исчез в темноте. И сразу сверху послышался крик и бег крохотных ножек по огромным трубам. Словно табун рванул в узком проходе. Борис кожей чувствовал их нарастающий страх.
— Я приду за вами! За всеми вами! — крикнул он, чтобы эти ублюдки его точно услышали.
И внезапно преисполнился ужасом, глядя на собственные окровавленные руки и слыша крик убегающих детей. ДЕТЕЙ. Это чувство пожирало изнутри. Косса никогда не слыли моралистами и, пожалуй, самым безразличным к морали, чести и всякой другой дребедени среди всех был именно Борис. Но в этот раз легкость, с которой он собирался свернуть шею ребенку, поразила его самого.
“Мерзкое чудовище”, — прозвучали в его голове слова малявки и он задумался всего на секунду. А потом вспомнил, как выглядела смерть Намиру и потер зудящую шею. “Мерзкое чудовище, значит? Пусть будет так”, — решил он и двинулся дальше.
Через пять шагов коммуникатор заработал. Он невнятно пискнул, выводя на экран обновленные данные о состоянии тела носителя, окружающей среде, направлении движения и еще целую кучу совершенно ненужной сейчас информации.
— Рэм, Ари, Семь, — нажал общий вызов Борис и подождал десять секунд. — Рэм, Ари, Семь, — повторил он еще раз.