— У тебя был культ, а они просто дети. И, Рэм, они играют. Мы — часть их игры и мы можем выиграть, — довольно сказала Ари.
— Просто дети? — усмехнулся Рэм. — Да ты издеваешься. Ты вообще представляешь, на что способны дети? Ты выросла в мире, где тебе с пеленок говорили о гуманности и любви, и ты считаешь, что дети беззащитны из-за своего роста, силы и ума. Но самое страшное для нас — это то, что ты считаешь их всех слишком глупыми.
— Я так не говорила.
— Мне и не надо это говорить. Ты просто игнорируешь то, что тебе не хочется принимать. Когда-нибудь это тебя погубит.
— Если мы выживем, читай сколько угодно свои лекции, сейчас же я просто хочу войти в игру.
— Мы уже в ней.
— Я хочу изменить правила, чтобы у нас появился шанс.
Рэм посмотрел на нее с укоризной, словно ход ее мыслей был верным, но зашел не туда. Как учитель, который уже давно знает ответ на вопрос, а теперь только и ждет, что его ученица хоть немного продвинется в решении. И пока, по его мнению, она не делала больших успехов.
— Чтобы изменить правила, тебе надо хотя бы их знать. А еще знать, кто эти правила устанавливает и в какой момент может менять, — ответил капитан. — Эти дети не признают страха, боли и слез. И это интересно. Представь место, в котором нет ни одной знакомой тебе нормы. Где боль — ненужная слабость и ее можно просто не замечать, где смерть — обыденность и не значит ровным счетом ничего, где убить человека настолько же нормально, как приготовить себе завтрак. Это мы — взрослые — закладываем в них правила жизни, Ари. Убери это звено и ты узнаешь настоящую цену человеку. А теперь скажи, ты видишь здесь где-нибудь взрослых?
— При чем здесь...
— Скажи.
Ари снова осмотрела толпу.
— Нет, здесь нет ни одного взрослого, — сказала она с раздражением.
— Тогда откуда столько детей?
Она и раньше это видела, но только теперь осознала. Место, заполненное одними лишь детьми. Может, и вся планета. Но дети не могут взяться из ниоткуда. Они не могут просто появиться из воздуха. Кто-то, в конце концов, должен был их родить. А значит, здесь должна быть хотя бы коммуна, но есть только дети. Достаточно образованные, чтобы знать язык Межгалактического Союза. Достаточно умные, чтобы понимать, как охотиться на прилетевших сюда людей, пробраться в лабораторию, работать с системами станции, хотя бы открывать и закрывать двери, когда им заблагорассудится. Но как дети, которые даже подростками не успели стать, вдруг смогли самостоятельно всему этому обучиться?
Ари категорически не хотелось верить, что эти дети могли видеть падение Паноптикума. Но им нужно было откуда-то все это узнать...
— Если ты прав, и они прожили здесь минимум два десятка лет, то как у них получается оставаться детьми? Я сейчас даже не про физическое вечное детство. Пусть они не выросли, но как они могут продолжать бегать друг за другом, прыгать через костер и пытаться взлететь с веток, словно вечно находятся в одном возрасте.
— Не знаю, — честно признался Рэм.
В какой-то момент белый парень с палкой слишком сильно ударил щуплого мальчишку в юбке из листьев, что сломал тому руку. Белая кость вырвалась наружу, и кровь ручьем потекла на землю, заставляя того взвыть от боли. Крик разнесся по поляне. Тварь поднялась со своего места. Ари и Рэм, как по команде, придвинулись к прутьям, чтобы лучше видеть. Младшие на секунду с ужасом уставились на кость и сразу зарыдали. Они ревели настолько отчаянно, что у Ари едва не заложило уши. Их рыдания ушли дальше в лес, и этот вопль сразу подхватили остальные.
Плач на поляне оказался во много раз заразнее самой заразной инфекции: он моментально цеплял в свои сети все новых и новых детей, и совсем скоро не плакали разве что самые старшие. В ужасе от происходящего, они не нашли ничего лучше, чем начать кричать, требуя немедленно заткнуться. Их крик не возымел успеха. Даже больше, новая волна плача с удвоенной силой разнеслась по поляне.
Ари казалось, что его уже ничего не сможет остановить. Хуже злобных детей могут быть только рыдающие дети.
Глава 14
— Господи, это когда-нибудь закончится? — взвыла Ари, не имея ни малейшей возможности уйти или хотя бы заткнуть уши. — Я убью себя раньше, чем они прекратят, это же просто невыносимо.
— Мне всегда казалось, что женщины терпимы к детскому плачу, — сказал Рэм и можно было видеть, как напряглись его мышцы.
— Не надо так, — процедила Ари сквозь зубы, — я терпима к одному, двум, да пусть их будет хоть пять, но когда рядом с тобой рыдает полсотни детей, любая женщина выйдет из себя. Мне удивительно, почему тебе до этого нет никакого дела?