И тогда меня осенило — автомобиль! Именно он поможет выйти из тупика. За каких-нибудь пять месяцев (в Гоби лучше всего работать с апреля по сентябрь) можно будет выполнить работу, на которую при иных средствах передвижения приходилось тратить десять лет! В 1918 году я совершил пробный автопробег от Калгана До Урги. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что русские и монголы уже освоили эту трассу — дорога хорошая, болот, песков и водных препятствий нет. А с 1920 года автомобили здесь стали ходить часто, и при авариях можно было надеяться на помощь…
— Но местность от Калгана до Урги не столь пустынна, а ваши маршруты пролегали западнее, — возразил Нельсон.
— В том-то и дело! — подхватил Эндрюс. — Гоби несравненно суровее и неприветливее. И тут-то я решил совместить старый и новый транспорт, то есть авто и верблюдов. Караван «кораблей пустыни» мог забросить в заранее обусловленное место запасы газолина, нефти и продуктов питания, а моторизованным исследователям оставалось лишь не заплутаться и точно выдержать график движения.
Конечно, легко сказать — решил! Как вы понимаете, Нельс, самые блестящие идеи ничто, если они не имеют финансовой опоры. Вообще для открытия нужно три вещи: деньги, время и удача. Для начала следовало найти деньги. Однако программа экспедиции была составлена так удачно, что исследованиями но геологии, палеонтологии, археологии животного и растительного мира заинтересовались многие. Гоби могла оказаться неисчерпаемой кладовой нефти и золота.
К тому же пресса с ее поистине неистребимой склонностью к сенсациям сделала на этот раз доброе дело. Если вы следили за газетами и журналами начала двадцатых годов, то помните ошеломляющие заголовки вроде; «На поиски истоков жизни», «За первыми млекопитающими в Гоби», «Самые древние динозавры пустынь». Но более всего журналистов привлекала возможность открыть в центре Азии древнейшего человека Земли, недостающее звено. Осборн искренне верил, что в Гоби обязательно будут найдены истоки предковых форм человека. Пресса подняла такой шум, что вскоре нашу еще нс сформированную экспедицию окрестили «экспедицией недостающего звена».
— Журналистов можно понять, — улыбнулся Нельсон. — Ведь проблема происхождения человека всегда привлекала всеобщее внимание, а здесь высокие авторитеты науки гарантировали успех. Догадываюсь, что пресса помогла получить деньги, но разве не мешала вам вся эта шумиха?
— Сначала нет, однако потом… Мы вдруг заметили, что от широкой и всеохватывающей программы исследований Центральной Азии на виду у публики оказались лишь надежды найти череп обезьяночеловека. На задний план были отодвинуты все остальные задачи экспедиции.
Сначала мы протестовали, но вскоре убедились: напрасно толковать издателям, что у экспедиции прежде всего научные цели, и, если хочешь решить проблемы, надо настроиться против приключении. Мои друг Стефансен повторял в таких случаях: «Приключения — знак некомпетентности. Отсутствие происшествии разочарует публику и газеты, но спасет работу!»
А многочисленные любители поездок в дальние края? Вы представить себе не можете, какой поток писем хлынул ко мне. Каждый автор письма, как правило жаждущий именно приключений, обращался с предложением своих услуг и просьбами непременно включить его в состав экспедиции, о которой он только что прочитал в газете…
Увлеченный воспоминаниями, Эндрюс продолжал рассказ о своих злоключениях:
— А мои пересмешники-друзья не давали прохода. Это был какой-то поистине неиссякаемый каскад острот! Обмениваться ими считалось хорошим тоном. При встрече мне обычно говорили нечто вроде такого: «Стоит ли, Рой, отправляться за недостающим звеном в песчаные бури? Клянусь тебе — эти „звенья“ я вижу в метро каждое утро, причем в изобилии!»
Шум прессы, лекции, беседы, аудиенции, разговоры на званых обедах и завтраках — все это стоило мне десяти лет жизни. Конечно, сердца американских бизнесменов и финансистов имеют склонность если не к авантюрам, то, по крайней мере, к приключениям. Однако следовало каждый раз находить достаточно «сильные слова», чтобы убедить их рискнуть. Меня принял, например, в своей знаменитой библиотеке Морган и, только успел я развернуть на столе карту Центральной Азии, задал вопрос: