— Ты обратил внимание — за те полтора часа, что мы гуляем, ни одного самолета? А это курортные места!
— Заметил, только не хотелось произносить вслух.
Инженер, составив, видимо, достаточно полное представление о географии места, тут же перенаправил мысль на другой объект. Повернулся к телу скалы, пока аниматор продолжал изливать тоскливые взгляды на залитые солнцем глади, и похлопал ладонью по шершавой поверхности:
— Известняк.
— Лично вам?
— А?
— Пытаюсь разогнать отчаяние каламбуром.
— Отчаяние?
— А вам исследовательский пыл заменяет нервную систему?
— Нет. — Товарищ инженер переходил ладонями с одного выступа на другой, как будто читал текст, предназначенный для слепого.
Господин аниматор с трудом сдерживал раздражение.
— Может, уже скажете — что там внутри? В известняке.
— А почему ты решил, что там что–то есть?
— Да идите вы!..
2
— Как хотите, дядя Саша, что–то с ними не так.
— Что именно?
— Да все! — В голосе Дениса проступила нетерпеливая злость.
— Люди как люди, — как всегда, чуть флегматично и немного замедленно ответил товарищ инженер, характерным движением поглаживая вертикальные морщины на впалых щеках.
— А я чувствую — что–то не так. Какие–то они вроде как искусственные. В детстве мне казалось, что люди, которых я встречаю на улице, только для того и существуют, чтобы попасться мне навстречу, а когда заворачивают за угол, пропадают с моих глаз, тут же замирают и стоят как деревья. Смазка для глаз.
Они лежали в «своей» хижине, которую им неизвестно кто выделил, между ними располагалось на глиняном полу всегдашнее блюдо с угощением, которое неизвестно кто санкционировал.
— Я видел, как испражняется в кустах один здоровенный абориген — они функционируют, даже когда они не на глазах у нас. От них пахнет. И я видел, как женщины моются в ручье, то есть знают, что надо мыться.
— Мы вместе видели, дядя Саша. Я видел больше, вы быстро отвернулись.
— Я успел увидеть все, что мне было нужно.
— Мои интересы интереснее и дальше простираются.
— Только не надо пошлятинки.
— Не понимаю, о чем вы.
— Понимаешь. Они ведут себя как обычные люди.
— Ну какие обычные, какие, блин, обычные! Дикари так себя не ведут, дядя Саша.
— Можно подумать, ты регулярно попадаешь к дикарям. Твое мнение основано на читанных в детстве книжках, на «зачем аборигены съели Кука?» да еще на фольклорных ансамблях, что сидят на берегу в здешних отелях, ожидая, когда появится катер с туристами. Эти не похожи ни на книжных дикарей, ни на отельных, вот ты и нервничаешь.
— Вы хотите сказать, что вам тут ничего не кажется странным?! Здесь, кажется, нет ни змей, ни ядовитых пауков, отдельные комары, пара мошек. Цикады.
— К тому же мы здесь недолго, может оказаться, что какая–нибудь гадость еще найдется.
— Сам этот островок гадость!
— А потом, тут неподалеку есть острова с таким же здоровым климатом, я бывал. И ты бывал.
— Ну да, вы все про Бали. Бали, Убуд. У нас тут какая–то Убудь. Мы прибудь на Убудь. Какая барыня ни будь…
— Денис, я просил!
— Ладно–ладно. Хотя материться хочется непрерывно. Просто непрерывно хочется материться.
— Я прошу.
— Ладно, скажу не матерясь. Знаете, что мне у них не нравится? У них нет вождя! Проще говоря, нет власти. С кем договариваться?
— По–моему, они просто по–другому организованы. Живут как бы родами. В каждом таком хуторе есть что–то вроде вожака, или авторитета. Так, по крайней мере, мне кажется. Власть нужна, чтобы что–то делить–распределять. А здесь и еда дается сравнительно легко: по моим наблюдениям, должно быть как минимум четыре урожая в сезон. А то и больше. Тепло — вообще даром, поэтому роль власти и не так заметна. Во всем остальном — как у всех: старики, молодежь, дети. Правда, со стариками они носятся прямо как в Норвегии. Такое отношение к старикам — признак высокоцивилизованного общества. С детьми все и всегда тетешкаются, а вот старики…