— Хорошее оружие, — уважительно сказала девушка. — Облегченный вариант, прекрасный баланс… Аэль замолчала, разглядывая рукоять. От ее центра к краям, поверх кожи, шли, пересекаясь крест-накрест, витки из тесьмы. Благодаря этому меч лежал в ладони как влитой. Раньше Аэль никогда не видела, чтобы рукоять меча оплетали подобным образом.
— Откуда у тебя этот меч? — снова полюбопытствовала девушка.
Суна раздраженно сдунула прилипшие к щеке волосы.
— Родители привезли из очередного путешествия. Сказали, подарок. А чей — я не спрашивала. Так ты поможешь мне?
Аэль со вздохом вернула меч в ножны и с сожалением положила обратно на стол.
— Помогу.
Девушка взялась за второй край чана. Вдвоем, покряхтывая, девушки потащили его на второй этаж, сопровождаемые скрипом ступенек.
ГЛАВА 2
Шелест листьев под копытами, да ветерок, холодящий плечи. Мирное сопение подруги, занявшей кровать, да чавканье в темноте, под окном… чавканье? Листья под копытами?!
Суна резко села и дернулась — заныла поясница, не привыкшая спать на тонком одеяле на полу.
Аэльга вздохнула во сне и перекатилась на другой бок. Чавканье под окном переросло в сочный хруст. Амарисуна поднялась, зябко поежилась и завернулась в одеяло. Поджимая пальцы ног, девушка подошла к открытому окну и отдернула занавески. Внизу, по колено в селекционных, любовно выращенных Ларной цветах люфены когтистой стоял единорог и жрал ее так, что за ушами трещало. Белоснежная шкура матово светилась под лунной дорожкой, черный рог ловко поддевал цепляющиеся за стены дома побеги. Единорог громко икнул, наклонил голову, как-то хитро изогнулся, почесал рогом переднюю ногу и с силой рванул особо упрямый побег.
— С-скотина! — свистяще прошипела Суна. Единорог оторвался от трапезы и посмотрел наверх. Большие, темные глаза уставились на девушку, единорог чуть оскалился, демонстрируя ровные, белые зубы, особенно выгодно смотревшиеся в ночной темноте, и коротко, угрожающе рявкнул.
— Других пугай, — огрызнулась эльфийка, показывая единорогу кулак. — Ларна тебя придушит.
— Не придушит, — низким голосом отозвался единорог, прицеливаясь к очередному побегу.
— Ну, тогда воду заставит возить для зелий, — медовым голосом отозвалась Суна. — Прицепит котел к рогу, будешь от колодца к дому путешествовать. С рассвета, до заката.
— Не посмеет, — неуверенным голосом отозвался единорог, на всякий случай, отступая от побегов.
— Конечно, и веткой поперек крупа она тоже не посмела, — задумчиво протянула Суна, сдерживая улыбку. Единорог фыркнул.
— Не фырчи. Между прочим, Вихрь, это Ларна и я выхаживали тебя, когда ты соизволил нажраться ядовитого плюща и явился издыхать к нашему крыльцу.
— Что ж теперь, это вам право дает надо мной издеваться? — протянул единорог таким тоном, словно Амарисуна с Ларной и впрямь каждый день измывались над ним жесточайшим образом.
— Это дает право требовать, чтобы ты оставил наш садик в покое, — вздохнула Суна.
— Тоже мне, садик, — фыркнул Вихрь. — Закусить толком нечем.
Единорог мотнул головой и потянулся к ветке растущего рядом дерева.
Настоящего имени единорога не знал никто в Андагриэль. Появившийся в земле несколько лет назад, он нагадил перед домом тиа, разогнал прибежавших стражей и потребовал "убежища и звать себя Вихрем, за исключительную быстроту".
Предложить взамен единорогу, кроме паскудного характера и невероятной прожорливости, было нечего.
Однако популяция единорогов была столь мала, а их нравы, образ мышления и жизни — так мало изучен, что тиа охотно предоставили Вихрю право проживать в земле Андагриэль сколько его душе будет угодно.
Зная исключительную память единорогов и не менее исключительное долгожительство, тиа втихоря надеялись вытянуть из единорога как можно больше известных ему старых легенд из сказаний, для своего хранилища Летописей.
Но, во-первых, Вихрь оказался молод даже по эльфийским меркам, во-вторых, категорически отказывался беседовать о чем-либо, что не входило в чрезвычайно узкий круг его интересов, а в-третьих, единственные, с кем он вообще изволил иногда поддерживать беседу, были Ларна и Суна.
И то после того, как проблевавшись, Вихрь вдруг обнаружил себя на поляне перед домом Ларны, в одной руке державшей опустевшую склянку, в другой — толстую ветку, которой она отходила его по крупу, едва тот решил вскочить. Стоявшая рядом с наставницей Амарисуна прочитала тому долгую лекцию, смысл которой сводился к: " Надо быть очень глупым, чтобы перепутать ядовитый плющ с побегами опацы, лежи спокойно, яд еще полностью не вывелся, а будешь кусаться — я тебя так веткой приложу, что солнце в глазах померкнет".
В последствие, единорог даже привык к Целительницам и регулярно заходил к ним в очередной раз объесть садик. В ответ же на вопросы, откуда он все-таки пришел в Андагриэль, Вихрь либо отмалчивался, либо просто разворачивался и уходил.
Сами Целительницы считали, что его попросту выгнали из племени. То ли за гадостный характер, то ли за какой-то проступок, рассказывать о котором Вихрю было стыдно.
Суна рассеянно проводила взглядом принявшегося за дерево единорога. По спине вдруг пробежали мурашки — вестники смутной тревоги, когда не знаешь причины волнения, но чувствуешь: что-то произойдет.
Ветер ворвался в окно, принеся с собой запах прелых листьев и холодной земли.
Девушка прислушалась. Ей показалось, что вдали прозвучало несколько нот, отголосок какой-то мелодии, легкое касание губами флейты.
Кто-то положил руку ей на плечо. Суна резко повернулась, но увидела только мирно спавшую Аэль.
Волоски вдоль хребта Целительницы встали дыбом.
Девушка поежилась.
— Da amana, apoyra
Чистый, глубокий женский голос донесся откуда-то издалека.
Слова были незнакомы Суне, хотя звучали похоже на эльфийский. У девушки перехватило дыхание.
— Вихрь, ты слышал? — громким шепотом спросила она, перевешиваясь через подоконник.
Вихрь поднял голову и вперился взглядом в эльфийку.
— Слышал что?
— Песню, — неуверенно ответила Амарисуна.
Единорог тонко, противно заржал.
— Песню? Суна, да забродившей ягодой на всю округу несет. Шла б ты спать, пока еще что не причудилось.
— Qia noa blara al'or
Снова коснулся ушей Суны чистый звук.
— Ну вот, опять! Ты правда не слышал?! — воскликнула Амарисуна.
Аэль заворочалась и что-то пробормотала во сне.
— Я начинаю за тебя беспокоиться, — невнятно пробормотал единорог, что-то пережевывая.
— Ты должна идти, — Суне показалось, что это не ее мысли, а голос прозвучал в голове.
Сердце девушки забилось быстрее.
— Давай чуть-чуть прогуляемся? — предложила она Вихрю. — Я только оденусь.
Вихрь захрустел ветками, то ли проигнорировав предложение, то ли выражая молчанием согласие. Суна тихонько прошла вглубь комнаты, быстро натянула платье, тонкие мягкие туфли и накинула сверху накидку.
Снаружи было тихо-тихо, только робкими отголосками докатывалась нежная песня откуда-то из долины. Месяц выхватывал темные верхушки деревьев и чуть измененные тенями цветы. Из-за угла дома неслышно вышел единорог. Эльфийка подтащила к его боку камень, лежавший у двери, встала и забралась Вихрю на спину.
Единорог всхрапнул и присел.
— Очень тяжело, — кивнула Суна. — Малая толика твоего веса.
— Спину сотру, — проворчал Вихрь, резво направляясь сквозь рощу. — И раз уж я позволил использовать себя как простую ездовую тварь, так хотя бы помолчи.
Единорог выбрался на аллею и перешел на медленный шаг.
— Хорошо, буду молчать, — ответила Суна, всматриваясь в расчерченные лунным светом и тенями плиты под копытами Вихря. Она прислушалась — но ни мелодии, ни слов больше не было слышно. Некоторое время Суна и Вихрь шли молча. Единорог втягивал ноздрями свежий, полный травяных запахов ночной воздух, эльфийка прислушивалась к звеневшим вдали голосам. Где-то в траве прошуршала ночная ящерица — Амарисуна представила ее деловито семенящей между травинок, только хвост ходит из стороны в сторону. За деревьями коротко мявкнула Ма-а — глянцево-черная, здоровая кошка — видимо, вышла охотиться. Суна тихо-тихо мяукнула в ответ. Деревья разомкнули свои ветки, и Ма-а настороженно посмотрела на дорогу. Зеленые глаза прищурились, оглядели Амарисуну, и Ма-а укоризненно фыркнула.