— Ты права, — шепотом сказала Суна. — Мы все — большие дети.
Ма-а неслышно отступила в непроглядную темень.
— А сельтена какого-нибудь сожрала бы, — задумчиво протянул Вихрь.
Девушка погладила единорога по гриве.
— Не правда. Ма-а — очень древние и очень благородные создания. Они никогда не трогают разумные расы… только если те начинают на них охоту. Но тогда это уже не разумные расы, потому что как минимум ма-а крайне трудно поймать.
Тропинка все вилась и вилась, месяц серебрил гриву Вихря, почти неслышно ступавшего по мелким камушкам, и Суне казалось, что она не едет, а плывет.
Цветы юмааи, распустившиеся с приходом ночи, источали тонкий-тонкий, нежный аромат. Целительница сорвала один со ствола дерева и заложила себе за ухо.
Мир расстилался перед ней искусно вытканным полотном. В нем не было сомнений и смутной тревоги, не было печальных снов и беспричинных страхов. Это был совершенный мир с совершенной музыкой, мелодией, которую тихо напевала земля, древняя мать всех эльфов, любимая и почитаемая, оберегаемая от боли и крови. Песня, от которой почему-то тоскливо сжималось сердце; зов, слова которого невозможно было разобрать.
Мелодия, в которую вкинилась другая.
Da amana, apoyra
Tau ner unau — nau dova
Слышимая только ей музыка опять коснулась Амарисуны.
Девушка вздрогнула.
— Вихрь, ты слышишь? Кто-то поет совсем рядом.
Единорог остановился и повел ушами.
— Тебе показалось. Говорю же тебе, забродившая ягода это…
— Тш-ш-ш, — приложила девушка палец к губам. И прислушалась.
Qia noa blara al'or
Qia di l'ar dy trira
Необъяснимая, беспричинная тревога, от которой перехватывало дыхание, надвигалась на Суну, заставляя тонкие волоски на руках вставать дыбом.
— Мне кажется, это в святилище… сверни туда, — попросила Целительница, повинуясь внезапному порыву.
Единорог недоверчиво хмыкнул, но послушно сошел на уходящую влево тропинку. Мелодия плыла за Амарисуной, подгоняя, шепча и напоминая о чем-то давно и безнадежно забытом.
Nae ju-na asi omin
Sau ner woy unau
С левой стороны, между деревьев показались увитые плющом стены святилища, расчерченные в свободных от зелени просветах лунными тенями. Маленькая полусфера, окруженная резными колоннами. Эльфийка ясно представила себе засыпанный листьями зеркальный пол с вычерченными древними символами. Никаких фигур, как у сельтов, никаких камней и алтарей, как у других — только тишина и знаки, древняя молитва, взывавшая к памяти и мудрости душ. Душ эльфов, душ стихий, души земли.
Только искренность, только покой, и твоя боль — пройдет, и верное решение само придет к тебе…
— Чувствуешь? — остановился вдруг Вихрь.
Суна повертела головой.
— Что? В чем дело?
В чем дело, что с ними случилось?
Амарисуна обхватила себя руками за плечи.
Единорог смотрел в сторону святилища.
— Кровь. Пахнет кровью. Неужели ты не слышишь этот запах?
— У меня не настолько тонкое обоняние, — огрызнулась Суна, начиная пугаться. — Где именно?
— Там, — показал Вихрь рогом на вход в полусферу.
Девушка соскочила с единорога и прижалась к его теплому боку.
В чем дело?
Сделав пару несмелых шагов в сторону святилища, она остановилась в нерешительности. Единорог прошел мимо Амарисуны, по траве, проигнорировав тропу. Шелест, стук копыт по плитке рядом со святилищем и Вихрь замер белым пятном между колонами. Постоял секунд пять и повернул голову к Суне.
— Там, внутри, — коротко сказал он. Махнул хвостом и добавил, трогаясь с места:
— Я посмотрю вокруг.
Целительница растеряно посмотрела вслед единорогу и нерешительно поднялась по ступеням. Вгляделась в освещенный месяцем круг… и острой, затапливающей болью резануло сердце. Внутри святилища, прислонившись к стене сидел эльф.
На полу рядом виднелись следы крови
— Поднимайся, надо найти укрытие!
Ливень хлещет с такой силой, что не видно даже кончиков пальцев.
— Андагриэль, я ничего не вижу!
— Хватайся за руку!
Тиа рывком поднимает Суну. В этой кромешной пелене, рассекаемой лишь резким ветром и вспышками молний не видно ни зги, и не понятно, как ориентируется Андагриэль. Суна только чувствует ее холодную руку — кажется, что дождь пропитал ее до костей. Позади раздается страшный, протяжный, мучительный треск — на то место, где они только что были, сквозь потоки льющей с неба воды, падает дерево. Ударяется со стоном о землю и застывает. Кажется, что не может лить сильнее, но внезапно дождь переходит в мелкий град, он бьет по лицу, по рукам, он валит с ног. Тиа тянет Амарисуну на землю и закрывает ее собой. Амарисуна хочет оттолкнуть ее и крикнуть, чтобы та бежала туда, где безопасно, но в это время тиа тихо шепчет что-то певучее, и девушке кажется, что ее укрыли мягким одеялом. Она не чувствует больше ударов града, и вместо холода по телу разливается тепло.
Природная магия подчиняется тиа — одна из обязанностей которых овладеть секретами этой магии.
— Главное — вовремя успеть, — слышит Суна чуть усталый, мягкий голос тиа…
Главное — вовремя успеть.
Суна опустилась на колени, взяла левую руку эльфа в свои ладони и замерла: на руке красовалось клеймо — разбитый на две половины круг. Метка Амачиэль Луцины, Изгнанника.
Имеет ли она право спасать жизнь убийце?
Глупая девочка, — коснулся ушей шепот, унесшийся вместе с легким ветром.
А на нёбе остался привкус пота и запах сгнившей ткани
Суна перевела взгляд на лицо эльфа. Потом снова на ладонь. Вздрогнула и выпустила его руку. Позвать стражей? Изгнанник, нарушивший границы земли, предстанет перед повторным судом, если выживет. Убийца, поправший все принципы и правила. Кто отправился на Дорогу Времен по прихоти эльфа, недостойного быть одним из своих собратьев?
Бежать.
Целительница поднялась на ноги и сделала шаг назад. Ей было и страшно, и удивительно. Страшно от увиденного. Удивительно — от того, что презираемый всеми Изгнанник вовсе не выглядел чудовищем. Если бы не клеймо — она бы не мешкая помогла ему.
Эльф шевельнулся и застонал.
— Лицемерная дрянь! — отчеканил голос в голове. Амарисуна вздрогнула и огляделась. Никого не было, но голос продолжал звучать, ввинчиваясь в виски.
— Какая же ты дура, — продолжил голос гневно. — Когда он умрет — не отмоешься!
Откуда-то донеслись легкие, будто призрачные отголоски уже слышимой мелодии.
Привкус пота и пыли на нёбе усилился.
Эльфийку заколотило крупной дрожью. Опустившись на колени, она снова взяла мужчину за руку, закрыла глаза и выровняла дыхание. И пошла по дорожке внутри век, вглубь темноты, разбиваемой красными вспышками боли. Обняла эту боль, принимая в себя, и представила, что красная вспышка исчезает, затягивается, уходит в точку.
Но она не уходила. Это не было похоже на обычную рану, какие Суна залечивала неловким эльфам; это не было похоже на обычную боль — она была живой, она пыталась втянуть девушку в себя, все ее силы, она будто вросла корнями в эльфа и медленно, неотвратимо убивала его изнутри.
Но и Суна — непростой Целитель.
Так кто кого? Знаешь ли ты, что я видела до того, как придти сюда, до того, как увидеть клеймо?
Темнота шагнула к Амарисуне и протянула руку.
Пойдем со мной — и я освобожу тебя от воспоминаний, навсегда.
Ты слышала музыку?
Суна крепче зажмурилась и нырнула вглубь себя, туда, где берет начало жизнь. Медленно, осторожно, отсчитывая мгновения, платя собой, пошла дальше, к дороге Времен, откуда приходит и куда уходит навсегда каждый живущий. И взяла за руку стоявшего на перекрестке эльфа. Обожгло резким огнем, кровавое колесо взорвалось под веками и почти сразу истончилось до редких искорок. Заныло тело, сковало холодом позвоночник и на несколько секунд стало так больно — словно резали живьем.