… Я ж искал свои решенья В человечьем ощущенье Кожи, нервов и ума.
Я считал себя надменно Инструментом совершенным Опознанья бытия. … -- Варлам Шаламов.
III
Охота на собак
Блаженное детство! Насколько по разному мы со взрослыми видим мир! Я получал ежедневное, ежечасное удовольствие от жизни на Колыме. Я не уставал видеть это небо Колымы, гулять по тайге, кататься на мотоцикле по окрестным сопкам. Был у меня товарищ Борька Высоцкий — редкой души человек. Это про таких сказано «нет большей Любви, чем кто положит душу свою за други своя». Всю мою жизнь меня окружали и окружают «великодушные» люди, превосходящие меня не только дарованиями, но и цельностью, прямодушием. Вот и Борька был парень по всем статьям наипервейший. Отец у него был из «бывших» и осел на Колыме надолго, наверное — навсегда. Был он в своей стихии и, я думаю, даже во сне не видел образов другой жизни. Борькин отец Аркадий держал два десятка лаек — отличных лаек для охоты. Они же, эти собачки его и одевали. Периодически он «выбраковывал» какую-нибудь собачёнку, и не только снимал с неё шкуру, но и готовил замечательный гуляш для семьи и гостей. Шкуру он потом вымачивал, растягивал, сушил, мял. Мне очень нравилось наблюдать за кожевенным ремеслом, а больше всего мне нравилось шить из меха. У меня, правда, была только овчина. Но уж чего только я не сшил из этой белой овчины. Очень хотелось мне сшить доху и унты из собачьего меха. Сейчас бы мне сказали: «В чём проблема? Купи да шей»! Но там на Колыме можно было только добыть. Почему так? Не знаю. Образ мыслей, что ли, другой был? В общем, решил я добыть шкуру собаки. В Туманном было чуть больше ста жителей и столько же, если не больше, собак. В основном это были лайки с неправильным экстерьером, но способные выжить за полярным кругом. Наш пёс по кличке Карай спал на снегу и довольствовался литром пищевых отходов со стола. Специально ему варили бЕлок после удачной охоты. Позднее, на материке я видел собак, съедающих двенадцатилитровое ведро корма, а ведь они жили в квартире и на снегу не спали… Вот одну из таких уникальных колымских собак я и решил завалить. Чем можно убить собаку, которая быстрее и сильнее тебя? Конечно,- копьём. Рядом с нашим бараком стояла заброшенная кузница, где можно было найти любую железяку. Можно было даже доработать её на оставленной там наковальне. Металлолом на Колыме не принимали и не сдавали из-за понятных логистических трудностей и найти можно было даже кованный кинжал длиной полметра, что я и сделал. Это чудовищное оружие было подстать Никите Кожемяке, но ни как не мне — ученику средней школы. Тем не менее, я «ничтоже сумняшеся», прикрутил проволокой этот «мечь-кладенец» к стволу лиственницы длиной около двух метров. В результате получилось копьё на крупного зверя. Я покидал его во дворе, прикинул точность и дальность своего броска и пошёл к ближайшей помойке, где в это время обедали собаки. Чем ближе я подходил, тем менее уверенно себя чуствовал. Видимо, угроза от меня не исходила и собаки оставались на месте, не реагировали на меня даже на расстоянии нескольких метров. Я медленно поднял копьё, размахнулся всем корпусом и бросил в ближайшую собаченцию. Бросок был бы точным, если бы в последний момент передо мной не пронеслись все образы убийства, снятия шкуры и прочие. Они, эти образы и отвели удар копья. Собаки убежали, а я понял, что не смогу убить живую тварь копьём в этот день. Вернее, ничего я не понял, просто на душе тоска повисла. Я чуть не убил живое. Потом я видел впечатляющие масштабы убийства на охоте на уток. Бедные утки, чирки, гуси, селезни. По ним выпускают тонны дроби и картечи каждую осень. Отец мой приносил в сезон до ста уток и чирков в день! Матушка каждый раз была в ужасе от предстоящей работы. Ощипать сотню крохотных чирков — это, скажу я вам, то ещё удовольствие! В такие моменты я помогал маме разносить «подарки» по соседям. Она раскладывала по две-три штуки ещё не ощипанных в газету и я бегом растаскивал тем хозяйкам, у которых по разным причинам не было горы мёртвых уток посреди кухни. Но главная трагедия оставалась за кадром, процентов восемьсот-девятьсот от этого количества умирали как подранки где-то в лесу, в дальних заводях, где их не видели глаза охотников.