Я забыл погоду детства, Теплый ветер, мягкий снег. На земле, пожалуй, средства Возвратить мне детство нет.
И осталось так немного В бедной памяти моей — Васильковые дороги В красном солнце детских дней,
Запах ягоды-кислицы, Можжевеловых кустов И душистых, как больница, Подсыхающих цветов.
Это все ношу с собою И в любой люблю стране. Этим сердце успокою, Если горько будет мне..
-В.Шаламов
VI
Отец
Бесконечно благодарен своему отцу Юрию Михайловичу за его жизнь рядом со мной. Пока он ещё жив, попробую собрать здесь его рассказы о жизни на Колыме. Желание уехать на Колыму возникло у отца давно, он и не помнил точно, когда. Уже отгремели великие советские стройки. На его молодость из великих остались только БАМ и Колымская ГЭС. Вот именно на строительство ГЭС он и направил все желания своей души. После окончания школы в Камне-на-Оби, он работал токарем на местном градообразующем машзаводе. Играл в заводском ансамбле, здесь и познакомился с моей будущей мамой. Поженившись, отец не оставлял мечты уехать в далёкий колымский край. Тем более, что был он рыбак и охотник и знал, что чем дальше от цивилизации, тем жирнее добыча. Наконец, решившись, написал письмо в Дальстрой и стал ждать вызова. Но разве можно двадцатилетнему парню долго ждать? Он почти сразу с письмом стал готовиться к отъезду. Оставил меня и маму на попечение её бабушки и дедушки (моих пра-), он уехал на Дальний восток и стал пробираться к Магадану, где находилось управление Дальстроя. В Магадане о его письме никто не слыхал, деньги кончились, а ехать обратно было стрёмно. В этот год (1972) на стройке Колымской ГЭС по недосмотру разморозили все трубы и котлы, то есть уничтожили инженерные сооружения, всех разогнали и оставили мёртвую электростанцию до лета. Там, куда стремился отец, работы не было. Но бывалые люди указали на прииск Горького, где велась золотодобыча. Надо было проехать около пятисот километров на север от Магадана. От Горького до полюса холода Оймякона тоже оставалось пятьсот километров. Выбирать было не из чего, и отец поехал на попутках на север. Денег как не было, так и не прибавилось. В конторе прииска его не приняли. Он ни кому не был нужен, так как профессия токаря понадобилась на Колыме только через десяток лет. Что было делать моему отцу? Зима, мороз — минус шестьдесят, звёздное небо над головой, лёгкое пальто, паспорт и партбилет в кармане, да мы с мамой в сердце. Партработники в то время работали круглосуточно, жили и спали в конторе. Отец узнал, где найти секретаря партячейки и с отчаянием устремился к последней своей надежде. Это была немолодая уже женщина. Она спросила: «Вы кто?» Отец ответил: «Член партии, а завтра буду бичом.» Это сейчас маргиналов называют бомжами, а раньше их называли бичами. Не знаю точно, откуда пошло это слово, эта аббревиатура. Говорят, что первыми бичевавшими были матросы, отставшие от своего корабля. Была и такая расшифровка: бич-бывший интеллигентный человек. В общем отца ожидало именно такое бичевание. И, о чудо! Женщина-партработник нашла комнату в общежитии, договорилась об отправке на курсы бурильщиков, и даже дала подъёмные — целых двадцать пять рублей. Память не сохранила имени этой славной тётки, но для отца это был ангел. Она и помогла-то ему только один раз. Потом её перевели на другой прииск, и следы её затерялись. После курсов бурильщиков отца распределили на Туманный. К этому времени моя мама не смогла больше терпеть разлуки, собрала меня и отбила отцу телеграмму: «встречай через неделю». Я представляю удар по ответственности отца, когда он получил эту телеграмму. Нужно было срочно подготовить жильё для семьи. Председатель посёлка смог найти для него только разрушенную избу начальника лагеря. Она стояла особняком возле реки Туманки, в километре от основных бараков. Также отцу выдали рубероид для кровли, цемент и кирпич для печки и доски для пола. И что вы думаете? К нашему с мамой приезду изба была уже готова и даже жарко натоплена. Начались отцовские трудовые будни. Мы с мамой оставались одни дома. На стене, помню, всегда висел дробовик. Мама тоже умела стрелять. Но, слава Богу, ружьё ей так и не понадобилось. Опасностей было много. Это и медведи и беглые заключенные. Господь уберёг от встреч и с первыми и со вторыми. На охоте и на летнем промысле отцу приходилось встречаться с медведем, но на дом ни один мишка не напал. Недолго отец проработал бурильщиком. В его смену утопили буровую установку С-100. С — означает Сталин. Дело выло зимой и буровая ушла под лёд по недосмотру. Начальник прииска надавал всем пендюлей и расформировал бригаду. Отца отправили на драгу кормовым машинистом. Драга это плавучий завод по переработке золотоносного грунта. Она сама себе прокапывает русло и похожа на ледокол без традиционного корабельного носа. В дальнейшем отец всю жизнь проработал на драге, и в конце концов стал драгёром. Это как капитан на мостике. Он управляет драгой, ведёт её по курсу. Постоянно случались авралы, аварийные ситуации. Помню случай, когда отец пришел со смены после 24 часов работы на морозе, помылся и сел кушать. В этот момент прибежал посыльный с вестью об аварии на драге. То ли цепь черпаковая порвалась, то ли кабель. Надо было выходить, не мешкая. Почему к отцу пришли, если был ещё сменщик из третьей бригады? Всё просто — отец был членом партии, а сменщик беспартийный. Коммунистов было не много и спрос с них был больше. Отработав ещё часов тридцать, отец пришел домой и упал между сенями и хатой. Мы с мамой втащили его внутрь и попытались раздеть. Не смогли стянуть грязную и мокрую робу, и затопили печь пожарче. Отец никогда не сидел на месте. Откуда у него брались силы на круглосуточную бурную деятельность? Не знаю, поколение такое,- послевоенное. После смены на драге, отец ехал по грибы, ягоды, на рыбалку — летом; на охоту — зимой. Нас с братом он звал с собой, но не настаивал никогда. Пользуясь его ненастойчивостью, мы старались незаметно улизнуть. На Колыме был простор для рыбака и охотника. Рядом с посёлком живность была потравлена собаками, но стоило отъехать километров двадцать, и ты попадал в богатейшую кладовую природы. Очень жалею, что я не Пришвин и не могу описать его образным языком, то что встречалось мне в тайге, на реке, на сопках. Этот мир был ещё удивительным и потому, что я был ребёнком и мог ещё впитывать новые впечатления. Это позже мы воспринимаем новое с точки зрения: опасно-не опасно, полезно — не полезно. А тогда мне не с чем было сравнивать увиденное и услышанное. Я проводил это через чувства и навсегда стал кинестетиком и аудиалом. Я никогда не смотрел «пронзительно» на встреченные мне сущности, будь то человек или зверь или растение или иное явление природы. От людей я старался скрыться, а вот все остальные были моими друзьями. Я завидовал отцу, что тот без шутки не пройдёт мимо знакомого. Он был заводила и в работе и на отдыхе. Мне быть лидером никогда не хотелось.