VI
У нас отнимут желтый клен,
У нас отнимут горный склон
И капли дождевые.
Мы больше не поверим им,
Мы с недоверием глядим.
Ведь мы еще живые.
Мы ищем в мире для себя,
Чему бы верили, любя,
И наших глаз опорой
Не будут лилий лепестки
И сжатые в руках реки
Задумчивые горы.
Но нам оставят пульс планет,
Мерцающий небесный свет,
Почти что невесомый,
Давленье солнца и луны,
Всю тяжесть звездной тишины,
Так хорошо знакомой.
Мы ощущали ярче всех
Значенье этих светлых вех,
Их странное давленье.
И потому для наших мук
Оставят только свет и звук
До светопреставленья
Ведь даже в тысячу веков
Нам не исчерпать всех стихов,
Просящихся на перья.
И, потеряв привычный мир,
Мы требуем для арф и лир
Особого доверья.
VII
Все то, что знал любой поэт
Назад тому пять тысяч лет,
Теперь ученый-физик,
Едва не выбившись из сил,
Лабораторно воскресил,
Снабдил научной визой.
Ему медали и венки,
Забыты древние стихи,
Овидия прозренье,
Что удивить могло бы свет,
Как мог вместить его поэт
В одно стихотворенье.
И слишком страшно вспоминать,
Как доводилось умирать
Чудесным тем провидцам.
Их отправляли много раз
Кончать пророческий рассказ
В тюрьму или в больницу.
И в наши дни науке дан,
Подсказан гениальный план
Каким-нибудь Гомером.
И озаряют сразу, вдруг,
Путь положительных наук
Его стихи и вера,
Его могущество и власть,
Которым сроду не пропасть,
Навек не размельчиться,
Хотя бы все, что под рукой,
Дыша и злобой и тоской,
Желало б расщепиться.
VIII
И раньше Божия рука
Карала мерзости греха,
Гнала из рая Еву.
И даже землю сплющил Бог,
Когда Он удержать не мог
Прорвавшегося гнева.
Быть может, у природы есть
Желанье с нами счеты свесть
В физическом явленье
За безнаказанность убийц,
За всемогущество тупиц
И за души растленье.
За всю людскую ложь, обман,
Природа мстить любой из стран
Уже давно готова.
За их поруганную честь
Готовит атомную месть,
Не говоря ни слова.
IX
У всех свое добро и зло,
Свой крест и кормчее весло.
Но есть закон природы.
Что всех, кого не свалит с ног,
Тех разгоняет жизни ток
К анодам и катодам.
Родится жесткий разговор
Больному сердцу вперекор
О долге и о славе.
Но как же сплавить те мечты
И надмогильные кресты
В кладбищенской оправе?
И это, верно, не про нас
Тот умилительный рассказ
И Диккенса романы.
Ведь наши версты велики,
Пещеры наши глубоки
И холодны лиманы,
И в разности температур
Гренландии и Эстремадур —
Такая есть чрезмерность,
Что каждому не хватит сил,
Чтоб мог, умел и воскресил
Свою былую верность,
Чтоб были снова заодно.
Не называли жизни дно
Благоуханным небом.
А если это не дано —
Не открывали бы окно,
Не подавали хлеба.
Ведь даже дружба и семья
Служить опорой бытия
Подчас уже не могут.
И каждый ищет в темноте
Своей обманутой мечте
Особую дорогу.
Мне впору только в петлю лезть,
Мне надоели ложь и лесть
И рабские поклоны.
Но где ж мне отыскать надежд,
Чтобы заполнить эту брешь
Совместной обороны?
И на обрывистом краю
Преодолею я свою
Застенчивость и робость.