Выбрать главу

Варвара всхлипнула, слезы передавили горло:

—     Лапушка! Прости! Я была совсем ребен­ком и не могла вступиться. Помнишь, как мы вместе с тобой спали в тачке на холоде, а по­том бабы забрали меня к себе в барак. Но я не покинула, всегда была с тобой. Научилась ку­саться. За это получала по морде. У меня отни­мали даже вонючую баланду. А тебе и в пургу не разрешали заезжать в барак. Все ты вынес­ла и стерпела. Мне так больно, что не сама отплатила за тебя кабану. Ведь ты знаешь: его расстреляли по приказу. И убил его охранник. Но тебя уже не было в живых. Бог твое увидел и сам наказал. Я радовалась, что твои муки не прошли даром козлу. К нему на могилу никто не приходит. За все годы ни одна душа не на­вестила. И я, конечно, не могу простить. Я и те­перь проклинаю его. Ведь это он отнял тебя у меня, единственную кровинку, самого род­ного человека.

Варя резко оглянулась на хриплый, надсад­ный кашель Бондарева.

—     Чего топчетесь? Это моя могила. Берите ключи, идите домой,— встала баба с колен. Ноги от холода свело.

—     Пойдем с нами! — взмолился Игорь, по­дав бабе обе руки.

Та встала. Отгребла снег от ажурного креста, утонувшего в снегу по плечи.

—   Дай помогу! — отодвинул бабу за спину и будто двумя лопатами сдвинул снег от креста. Из-под него проглянула лужа оттаявшей клюквы. Она была похожа на кровь, проступившую из земли.

—    Пошли, Варя! Нам сегодня не повезло. Нет машины, выходной всех удержал дома, а мы забыли. Чуть не замерзли на трассе. А Колыма склероза не прощает. Разреши нам с Сашкой переночевать у тебя еще одну ночь. Поверь, мы тебе не помешаем.

Они шли, шатаясь от холода. Ноги заплета­лись, руки не сгибались, из глаз морозом вы­шибало невольные слезы. Но люди шли, сна­чала медленно, тихо, потом быстрее. Они луч­ше других знали, кто остановится на Колыме, тот умрет, ибо каждое движение и дыхание — подарок самой Колымы. Отнять все это у чело­века ей ничего не стоит. А значит, надо спе­шить, чтобы жить дальше, не останавливаясь и не плача...

В дом они вошли торопливо. Все трое быст­ро разделись, разулись, быстро растопили печь. Мужчины все делали без подсказок. Сами при­несли дров со двора, тут же наносили воду, ра­стирали замерзшие руки и лица. Ругали погоду, от какой досталось всем.

У Игоря от холода занемели ноги. Евменович растирал лицо и руки, Варя оттирала колени. Ее ноги не сгибались. И только Султан безмя­тежно лежал перед печкой, уплетал хлеб и по­чти не обращал внимания на людей. Ему было не до кого.

—    А ты хоть знаешь, где похоронен твой отец? — спросила Варя Иванова.

—        Я тут впервые. Никогда раньше не приез­жал. Но Игорь знает все и обещал разыскать могилу быстро.

—        Как она означена? — спросила Варя.

—        Фамилия и имя. Да и то коротко. Сама понимаешь, как тогда хоронили. Свалили всех в одну яму даже без гробов. Так что можно по­пасть на чужое захоронение. Говорят, такое слу­чалось.

—         Подожди! Его зовут Евментий? А то там Ивановых добрая половина погоста. Но имя у твоего папашки редкое. По нем быстро можно найти. У меня один с таким именем есть. В са­мом конце кладбища лежит. Так, столбик стоит. На нем фамилия и имя. У других и того нет. Кого не знали, у других снег и дожди смыли. Может, и ты не там ищешь. У меня на погосте всякое случалось. Приехал человек, решил дочку ближе к матери похоронить, чтоб рядом лежали. Могилу раскрыли, новую подготовили. А в старой, вместо женщины, как ожидали, мужик оказался. Мы его обратно. Зато девушку недели две иска­ли. Нашли. Она совсем рядом с мамкой была похоронена, так что и переносить не пришлось. А потому, надписям у нас верить нельзя. Пута­ницы много. Едино чего никогда не случалось, фронтовиков с полицаями рядом не ложили. Люди за тем следили зорко, сами. Не позволя­ли покойников обижать. Не давали супостатов с хорошими людьми хоронить рядом. Да и за­капывали отдельно, на другом конце погоста.

—         К ним, наверное, никто не приходит? — спросил Бондарев.

—        Э-э, не скажи, мил-человек! К ним с Укра­ины наведываются. Особо летом. С цветами, с венками едут. Воют тут на погосте дня по два и уезжают. Брехать не стану, ко мне не заходи­ли и не просились. А и я не дозволила б всякой нечести пороги марать. Они у нас в деревне в войну отличились. Все думали, что немец по­бедит, да не обломилось им.

—    У нас, неподалеку от Воронежа, целая де­ревня таких вот окопалась. Их особо выбивали. Так они куда-то смылись. Зато заминировали много, когда уходили. Сколько людей подорва­лось!

—    Зато когда сюда попадали, их тоже не жа­лели. Ели в последнюю очередь. А и барак у них дрянной был. Щель на щели. Сквозь дыры в сте­нах руку можно было просунуть. А не ремонти­ровали, пока Комар не попал к нам. Тот в пер­вую очередь за жилье взялся. Сколотил брига­ду и за неделю барак в порядок привели. Ни еди­ной щели не оставили. Но наши отрывали доски из стен. А один раз подпалили среди ночи. По­выскакивали они со своего тараканника голожопыми. Погасить успели. Но все искали, кто под­палил? А как сыщешь. Им часто что-нибудь уст­раивали. Особо те, кто из партизан. Не терпели предателей.