— Петя, не хотелось бы показаться занудой, — сказал я в ответ на это, — но мне нужна бумага.
— Бумага? — не понял он.
— Бумага, Петя. Потому что не каждый атаман поверит в то, что князь Витгенштейн что-то эдакое сотнику лично пообещал. А бумаге — поверят. Если она с подписью и печатью, конечно.
— Вот ты жук! — почти восхищённо выдохнул он.
— Учись! Глядишь, пригодится.
— Ладно. Будет тебе бумага.
Более ничем особым конец весны и начало лета нас не удивили. Я занимался преподаванием, в свободные вечера старался выделить время для проведения общих тренировок по боевому слаживанию, заодно тестируя разные системы на предмет защиты ускорительной системы (так деликатно мы называли торчащие во все стороны граммофоны). Постепенно закончились экзамены, и университет опустел. Осталась только новая группа экстерна да мальчишки-тувинцы. Они уже неплохо говорили по-русски, показывали достойные результаты, и в целом эксперимент по горловому пению был признан удачным, так что в сентябре эти уйдут на второй курс, а к ним прибавится ещё один, снова шпана зелёная. Ну да ничего, мы уж поднатаскались. А пока передо мной маячил север.
НА СЕВЕР
Пятнадцатого июля проходящий через Новосибирск курьерский дирижабль должен был подобрать меня в воздушном военном порту по дороге на Иркутск. Серафима собирала мне в дорогу чемодан и вздыхала. Ей, конечно, приятнее, когда я всё время рядом. Да и мне с ней хорошо, слов нет. Однако же — куда деваться, коли предписание?
Отдельная котомка с запасом продуктов в дорогу уже была изготовлена на леднике. Осталось только попрощаться по-супружески. Для этого у нас ночь была. Длинная…
А под утро она мне и говорит:
— Илюш, по-моему я… ну…
Я разом вынырнул из водоворота сна, в который меня постепенно затягивало, и приподнялся на локте:
— Что такое?
Она мило покраснела:
— Ну… в тягости…
До меня как-то и не сразу дошло. Вроде и не в первый раз — а поди ты!
— А точно⁈
— Не знаю, в медчасть не ходила ещё, но признаки все.
— Так это ж здорово! — я сгрёб её и начал целовать, а Сима неожиданно заплакала и огрела меня подушкой:
— Так и признайся! Только и ждёшь, чтоб из дома поскорее сбежать на свою войну дурацкую!
Я притиснул её к себе поближе и сурово сказал:
— А ну-ка, прекратила бунт на корабле! Ты казачья жена иль как? Что ж я — за жениной юбкой всю жизнь просидеть должен?
— Да-а? А вдруг убьют тебя⁈ Как я останусь? Одна с ребятишками!
— Да брось! За такой красавицей в очередь женихи выстроятся!
За это я весьма ощутимо получил в лоб.
— Дурак! — сердито пропыхтела Сима. Сложно, знаете ли, громко возмущаться и драться, когда руки-ноги держат и дёрнуться не дают.
— Ага! А у тебя муж — дурак! — поддразнил её я. — А ты у меня красавица и умница. А уж слатенькая какая… Так что я ни за что не помру, вернусь всенепременно, так и знай! И вообще, никакой войны покуда не предвидится, подумаешь — на проверку слетать. Вернусь — а ты уж пухленькая станешь, как булочка, сдобненькая такая…
В этом месте я подумал, что ну его, этот сон. В дирижабле отосплюсь! Лучше я ещё раз с женой попрощаюсь…
Я уж и запамятовал, что военный курьер до Иркутска всего три с половиной часа летит! Кажется, не успел сесть да глаза прикрыть — а вот уж вокруг родня толчётся, все обнимаются, котомки с домашней стряпнёй в руки суют!
— Батюшки-светы! У меня своя вон стоит нераспакованная! Вы как на голодный мыс собрались-то! Тут лететь пять часов с копейками, когда разъедаться-то?
— Ничё-ничё, пустое брюхо к ученью глухо! — бодро возразила матушка, устраиваясь напротив. — Ну чё там, как Серафимушка, как Аркаша, Марта с Хагеном?
Ну всё, поспать мне не удастся.
— Погодите, маман, я лицо хоть схожу умою, а то как чумной.
Дошёл до туалетной комнаты, мало-мало проснулся. Огляделся хоть.
Как я и думал, повалили наши на обследование полным списком. Весь Коршуновский бабий батальон: маман, сёстры. И дядья-Киприяновы все тут, с тремя старшими отпрысками, возраст обучения переросшими — Тёмкой, Серёгой и Пашкой (этот на Пасху отсутствовал, на контракте был). Все трое успели послужить, но семейными узами себя пока не связали.
Мелькнула, между прочим, шалая мыслишка: вот к этим парням вполне могли бы умные люди с предложением подкатить — покрутить шуры-муры с хорошенькими медведицами. Ну, если в них Высший Зверь проснётся, конечно.
Я остановился около дядьёв:
— Здорово, родня! — Руки всем пожал. — Чёт я не пойму, а где ваши младшие-то? Сказано ж было: всех достигших двенадцатилетия посылать? Аль испугались?
— Да куда там! — ответил дядька Дмитрий, старший из всех. — За малыми-то, оказываецца, специальный воспитатель прибыл. Так их сразу с порту в отдельный отсек и повели, с воспитателем. Общение со старшими родственниками в свободное от занятий время, понимаешь. Все пятеро Киприяновых там, да Лизаветина дочка старшая, Иринка.
— Стёпка наш как просился, чтоб в мужской компании, с нами — ан нет, не положено, — усмехнулся дядь Егор. — Не заклевали б его девки.
— Да ну уж! Своего-то, поди, не заклюют. Ладно, пойду. Мамане обещался новости рассказать. Поговорим ещё.
Около кресел матушки и сестёр спиной ко мне стояла невысокая женщина в костюме, похожем на военную форму снежно-зимней расцветки, и что-то объясняла, в такт словам кивая головой. Волос чёрный какой, как смоль! У бурят такие бывают.
Самка. Не Великий Зверь, просто. Маленькая. Но сильная.
Женщина обернулась ко мне, и я понял, что с причислением её к бурятскому роду дал маху. Из тунгусов, скорее всего. Народ этот широко по Сибири раскидан, и вокруг Байкала довольно много их живёт, видеть приходилось. Вот и на севера, видать, забираются.
— Илья Алексеевич! — приветливо улыбнулась она и поудобнее перехватила пачку тоненьких книжечек явно учебного содержания. — Вот, возьмите и вы брошюрку. Пока летим, желательно ознакомиться.
— Спасибо! — я принял пособие.
Благодарствую, что не учебник за пять часов вызубрить велели! А женщина заторопилась к дядьям-братовьям, тоже их осчастливить.
— Ну что, маманя, — я удобно устроился в кресле, — учиться будем?
— Да погоди про ту учёбу! Успеем. Новости вперёд мне обскажи.
Потянулись поближе и сестрицы, и полчаса я усердно пересказывал наше с Симой житьё-бытьё во всех подробностях. Новость о возможном прибавлении в семействе вызвало бурное ликование и такие подробные обсуждения внутри женского кружка, что от меня наконец отстали. Уточнив (для всякого случая) что они выспросили всё что хотели, я даже с радостью уткнулся в книжечку. Ну-ну, посмотрим, что тут пишут.
Первая часть посвящалась народностям, которые и живут в главной вотчине белых медведей-оборотней — на Таймыре. Основных народностей упоминалось пять. Самый распространённый, как я уже успел предположить — тунгусы. Следом, около восьми тысяч по последней переписи — дуулганы. Потом, вдвое меньше чем дуулган — юраки. И совсем уж небольшие народности — самоеды, их на Таймыре меньше тысячи, да монголзеи, тех вообще чуть больше трёх сотен. Однако несмотря на малочисленность, дар Зверя на Таймыре очень широко распространён. Монголзеи те же — практически поголовно медведи.
Дальше составитель сетовал, что в отличие от Кавказа ветвь Высших оборотней среди белых медведей утрачена. Это, понятно, до моего проявления всё было написано.
А отличие просто оборотней от высших в чём? Высшие не просто крупнее (хотя и это тоже, и мой Зверь не преминул напомнить мне, что мы самые). Высший оборотень не теряет возможности творить магию. А обычный — увы, теряет, даже если в человеческом виде к магическим действиям способен. Получается, что все эти мишки могут работать разведчиками или охранниками, но тяжёлой технике или боевому магу противопоставить не могут ничего, кроме собственной звериной силы и ловкости.