Дождавшись люминесцирующего числа «320», Уоррен активировал взрыватель, одномоментно высвобождая кинетическую энергию, способную своей мощью уничтожить несколько десятков уровней. До двести восьмидесятого — точно достанет.
Перед смертью Уоррен искренне верил: за полчаса, что он предоставил своим до запуска резервных мощностей, они успеют воплотить свою часть их плана, и Система непременно падёт.
3. Молчание
Осень наседала на природу, разбрызгивая свои тёплые краски то тут, то там: пожухла трава, заалели осины и клёны, даже серое небо, казалось, имело желтоватый оттенок — будто в нём отражался по-осеннему нарядный лес.
Мы бесцельно шли с ним по пыльной колее, созданной редкими автомобилями, способными проехать по этой холмистой и практически необжитой местности. Молчали. Иногда кажется, что это страшно, когда двое молчат: или всё было сказано, или уже не будет сказано никогда. Но сейчас тишина была такой правильной и нужной, что ни я, ни Андрей не были в силах её прервать.
Добравшись до небольшого озерца, которое уже к концу лета иссыхало вполовину и походило на болото — в основном за счёт зарослей камышей на илистом берегу и мутной, покрытой зелёной плёнкой воды, мы бросили свою поклажу прямо на сухую траву. Дождей уже не было больше недели, что само по себе удивительно для этого времени года.
Андрей начал отламывать ветки у поваленных берёз — то ли ветер постарался, то ли народ из деревни решил нарубить втихую себе дров на зиму, да им не дали завершить задуманное. Сейчас же лесхозяйство следит, штрафует…
— Марин, хочу костёр развести, — решил прервать молчание он.
Ничего не сказала — меня вполне устраивал и треск высохших сучков: последние четыре года молчим, когда нам доводится встретиться. Практически столько же, сколько прошло со дня свадьбы Андрея, на которую я была приглашена как подруга детства. Но не пошла.
Вместо ответа я нашла несколько камней на берегу водоёма и подтащила по одному поближе к нашим рюкзакам, устраивая импровизированное кострище. Пришлось частично вытоптать, частично вырвать безжизненную траву, чтобы огонь не перекинулся на неё и не устроил лесной пожар — стояла слишком тёплая для осени погода, и казалось, что трава и сухостои готовы воспламениться от малейшей искры.
Продолжая собирать хворост, Андрей приносил его в обозначенное мной место, а потом, когда наш будущий костёр был почти готов, организовал небольшую горку из сучков в паре шагов — чтобы подбрасывать, как прогорит. Наконец он поджёг случайно найденную бумажку (не мы одни любители погулять в лесу за дачами) зажигалкой и поместил в глубь причудливо сложенных веток. Огонь радостно занялся, жадно облизывая тонкие прутики.
Вечерело: жаркое солнце светило весь день, но стоило ему приблизиться к горизонту, как от земли начинал исходить лёгкий холодок. Осень всё-таки, не лето. Я запахнула посильнее полы растянутого дачного кардигана и подтянула колени к себе — мы оба сидели на стволе дерева, как на скамье. От костра исходили приятный жар и до боли приятный запах дыма. Аромат осени для меня. Аромат тихой безнадёги.
— Как мама? — спросил меня он, не отрываясь следя за языками пламени.
— Как обычно, — шмыгнула носом я, скорее чтобы создать хоть какую-то видимость эмоций. — А у тебя как родители?
— Тоже хорошо.
— А жена? — это был стандартный набор вопросов: ни их состав, ни последовательность не претерпели изменений за четыре года.
— Хорошо, — сухо ответил он, и я заметила лёгкий импульс, задевший мышцы его спины — Андрей повернулся ко мне и спросил: — Марин, я совсем забыл! Бутерброды с собой взял. Будешь? — он протянул руку к своему ранцу.
Хотелось отказаться, но я кивнула — вспомнила, что мне с собой для поездки на дачу передала сердобольная мама: «Вдруг Андрея встретишь, потом выпьешь и полегчает». Я поднялась на ноги и, обойдя кострище, расстегнула молнию своего рюкзака, извлекая оттуда небольшую бутылочку с мутноватым содержимым — кажется, до этого в ней был сироп шиповника.
— Настойка из морошки. Мама передала. Будешь? — я, немного жмурясь от дыма, вопросительно глянула на него, уже догадываясь об ответе.
— Не, Марин, я ж за рулём, — отрицательно покачал головой Андрей.
— А я — буду, — снова плюхнулась на остов берёзы, поставив настойку между ног.
Он протянул мне бутерброд — неряшливо нарезанные колбаса и огурец на толстом ломте хлеба — я поместила его себе на колено и вновь взяла бутылку.