Выбрать главу

Во-вторых, я видел четверых парней, готовившихся перебраться в соседний вагон, где они вскоре попытаются ограбить девушку, занятую пока что чтением книги, а потом нападут на меня.

Я называю их парнями, чтобы оправдать перед самим собой легкость, с какой они избили меня до потери сознания, хотя в действительности это были просто мальчишки.

Младший из них выглядел лет на пятнадцать, а старший — на восемнадцать-девятнадцать. Конечно же, нет ничего позорного в том, что тебя избили четверо подростков, — и все равно я этого стыдился. И дело было совсем не в том, что я уступал им в силе и ловкости, дело было в унижении.

Глядя на этих парней сквозь грязное стекло, я задавался вопросом, услышу ли я сейчас то, что вопил тогда, в первый момент нападения. Я очень боялся услышать тот же самый жалкий, отчаявшийся голос, который звучал в моих ушах во время утраты разума. Голос занудного типа, плачущегося на несправедливость судьбы. Так это и есть то, что я есть? О нет же, господи, господи ты боже ты мой, нет, нет… Да еще, не дай бог, гнусавым тоном, ведь мне только что перебили нос.

Эти мысли привели меня в ярость. Мне захотелось просочиться сквозь стекло и занять их место прежде, чем они займут мое. Самому избить их до потери сознания, погрузить их в кому. И посмотреть, как они будут из нее выбираться!

Но я не мог на них наброситься, не мог никого ударить. Я был призраком. Единственное, что было в моих силах, — это прижаться поближе к стеклу и проследовать за ними в соседний вагон.

Я уже говорил, что девушка была очень храбрая, ведь она даже не забыла заложить книгу пальцем, когда ей потребовалось защищать свою сумочку от этих парней. Я проследовал за девушкой, пока не оказался прямо напротив того места, где я сидел. Что привело к естественному вопросу: в тот раз, когда я думал, что смотрю на свое отражение, не смотрел ли я в действительности на самого себя, на призрак из своего бредового будущего?

Но это, собственно, ерунда, главное, я не был таким храбрым, как эта девушка. Это чувствовалось по тому, как искоса поглядывали мои глаза на происходящее в дальнем конце вагона и как расширились они, когда девушка направилась в мою сторону.

И все-таки, возможно, я тоже был храбрым. Когда девушка сказала: «Извините, пожалуйста, вы не против, если я здесь сяду?» — я внимательно присмотрелся к тому, как я покачал головой и посмотрел ей в глаза. Я помню, что тогда я очень надеялся ответным взглядом вселить в нее уверенность, что все будет хорошо. И теперь, глядя со стороны, я видел, что замысел мой удался. «Не беспокойтесь, — говорил мой взгляд. — Если тут кого-нибудь и побьют, так это меня».

А затем парни подошли, и один из них начал вырывать у нее сумочку, но девушка не поддавалась, и тогда другой парень начал выворачивать ей руку, и она закричала.

В тот момент, когда я встал и поднял руку и вмешался, я даже почувствовал некоторую за себя гордость. Не столько потому, что я не отвел глаза и не остался в стороне, сколько потому, что теперь-то я знал, в какую странную мешанину событий опрокинется вскоре этот сидевший в вагоне человек. Я в точности знал, с какими трудностями придется ему столкнуться и как он будет их превозмогать, и чувствовал, что он показал себя далеко не с худшей стороны.

И в конечном итоге,

зависнув между оконным стеклом и проносящейся мимо стенкой тоннеля, я увидел со стороны, как я пячусь вдоль вагона, прикрывая руками лицо и грудь, а парни дружно меня избивают. По большей части они бестолково молотили воздух, едва задевая меня по голове и плечам, и все же некоторые удары достигали цели.

Я оборонялся жалко и бестолково. Время от времени я вскидывал руки с очевидным намерением отогнать наседавших парней, но это больше походило на попытки поймать надоедливую муху. Вскоре ноги мои подломились, я упал спиной на сиденья, затем скатился на пол, и парни начали меня пинать. Паря между оконным стеклом и стенкой тоннеля, я наблюдал, как они ногами выбивают из меня сознание.

15

Ну, так вот.

Парни убежали, и девушка убежала, и поезд стоял у платформы, и двери его были открыты. На платформе было пусто. Где-то гремел сигнал тревоги. Может быть, его включила девушка перед тем, как убежать, а может быть, она побежала за помощью и быстро ее нашла.

Я вошел в вагон и взглянул на свое окровавленное тело, которое было в полном забытье и, возможно, уже начинало видеть сны о цветах на прикроватных тумбочках и об окровавленных бинтах.

Чуть поодаль лежал портфель с потертой латунной застежкой.

Я подобрал его с пола и унес.

16

В тихом, укромном месте, любимейшем из мест, где я бывал, я сел и поставил портфель себе на колени.

Как странно, думал я, что моя последняя защита от неопределенности яви сама есть по сути неопределенность — из-за амнезии. Все мои перемещения по различным местам и воспоминаниям так и не сказали мне, кто я такой. У меня нет фамилии, нет родителей с ясными, определенными лицами, нет даже четкого представления о собственном возрасте. И вот теперь я держу в руках средство раз и навсегда покончить с этими неопределенностями. Содержащиеся в портфеле бумаги скажут мне, что я делал и о чем думал в последние минуты перед нападением. Как минимум они раскроют мою профессию, и я был почти уверен, что затем все прочие тайны моей жизни естественным образом встанут на место.

Я взялся за латунную застежку и в нерешительности замер.

А вот интересно все-таки. Не забери я портфель из вагона, будь он найден полицейскими рядом с моим окровавленным телом — развернулся бы тогда этот сон так же или иначе?

Как знать.

Но теперь сон завершился.

Я расстегнул защелку, увидел бумаги, прочитал первую строчку на первом листе и тут же начал просыпаться.

Скорее всего, вы сами можете догадаться, что я увидел. Здесь нет никаких загадок.

ЭПИЛОГ

И вот какая мысль тревожила меня, когда я выходил из комы. Я сформулировал ее еще раньше, когда стоял на крыше восьмиэтажного здания и хотел спрыгнуть вниз: ты просыпаешься — ты умираешь.

И вот почему. Все видят сны. Все видят сны, но никто еще не смог рассказать мне, на что был похож его сон. Во всяком случае — так, чтобы я действительно понял, что они видели и чувствовали. Каждый из снов, когда-либо кем-либо виденных, принадлежит ему и только ему, он не может ни с кем им поделиться. Не может даже его вспомнить, во всяком случае — вспомнить верно и точно. Так, как это было на самом деле. Наши память и словарь не приспособлены для такой работы.

Нет, это было: вроде как я шел по лесу, только это был не лес, а скорее — ну, в общем. И мы были там с тобой, и ты говорила… Нет, это я тебе говорил, что…

Ты просыпаешься — ты умираешь.

Эта формулировка абсолютно верна. Просыпаясь, ты теряешь нить рассказа и никогда уже не можешь найти ее вновь.

Из-за момента пробуждения смерть вдруг кажется непомерно ужасной, и я хочу задержать ее, сколько возможно.

Но надолго ведь не получится. И в тот момент, когда я открываю глаза, из темных глубин моей головы на поверхность сознания пробивается еще одна выкрикнутая цепочка почти случайных слов.

ВНУТРИ ЧЕГО ПОРЯДОК СОХРАНЯЛСЯ ПОД ПОКРОВИТЕЛЬСТВОМ ПРОТИВ НОВОГО ПРОТРИ ОТ ПЫЛИ ЭТОТ ПЫТАЕТСЯ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ВСЕ ВРЕМЕНА ГОДА И ЗАЖИГАЕТ ЛАМПЫ ВОКРУГ ДЬЯВОЛЬСКОЙ СФЕРЫ ВЛИЯНИЯ ГУЛОМ ОТКЛИКАЕТСЯ