То, что сделал дальше, теперь заставляет меня самого леденеть… Я связал её так, как это делают с портовыми шлюхами. Нежности и аккуратности в моих действиях не было ни на грамм. Словно той, кто на тот момент лежал передо мной действительно было до этого дело. В голове даже мелькали совсем уж ненормальные мысли…
А она всё ещё невинна или нашла себе кого-то чтобы удовлетворить собственную похоть? Бред, но и на него у меня было разрешение. Я не приставлял к ней никого, чтобы следили за этим. Полная свобода действий! И конечно же эти мысли подлили масла в огонь злости.
Изнасилование… И закрепление за ней титула младшей… Не просто на словах. Магически. Сделав её безмолвной рабыней до самой смерти. В память тупой болью врезаются её отчаянные крики и мольба, бессвязный шёпот, плачь и под самый конец тихие всхлипы. Она была вся в крови и синяках… Я не пожалел свой собственный ремень с железной пряхой, как и сил… К тому же она пыталась вырваться из захвата, только вот связал на совесть. И этот пустой взгляд, не выражающий ничего.
Она поднялась, попыталась сказать что-то о том, что не виновата, что никогда бы не сделала ничего подобного… Что она любит меня в конце концов… Но я даже слушать не стал, одарив её равнодушным взглядом и покинув покои, приказав подумать ещё раз. Стоит ли мне потом удивляться, если она будет прятаться от меня по всему дворцу, а от прикосновений вздрагивать?
— Увести в подземелья. — приглашённый лекарь смотрел с неодобрением, но молчал, потому что видел, что говорить тут нечего. Я был в своём праве и только пусть кто-нибудь попробовал сказать мне слово против, пошли бы как соучастники. Да, даже мой советник был не слишком доволен открывшейся картиной. Но я как не странно ничего не чувствовал по отношению к ней. Из меня вообще вытащили всё что было возможно.
— Владыка, позвольте сказать. Если вы когда-нибудь захотите снова возлечь с ней на ложе… — на эти слова я реагирую грозным взглядом и передёргиванием плеч от отвращения. С ней? С этой убийцей? — Не удивляйтесь, если она неожиданно захочет выпрыгнуть в окно или убить себя, лишь бы не оказаться в одной с вами постели. — я продолжаю сверлить его недовольным взглядом, он отвечает мне тем же, и мы оба не собираемся отступать. — Она была девственницей. На этом всё.
***
Расследование ведущееся полгода не даёт никакого результата. Над ней работали многие. Ментал, к сожалению, оказался наглухо закрыт, сломать щиты, означало оставить её без рассудка. Получив такое предупреждение, я дал добро дознавателям… Её крик был слышен даже за закрытыми дверьми подземелий на первом этаже… И всё равно, на мои и канцлера вопросы отвечала одно и то же: «Да. Приходила. Да. Играла. Нет. Не убивала. Нож. Затупился, отдала на заточку.» Даже когда не спрашивали, стоило только зайти, она повторяла это уже как заведённая, заставляя задуматься над её душевным состоянием. Кто ещё мог так долго держаться из заключённых? Стоило позавидовать и восхититься её стойкости или же невероятной глупости.
А потом и вовсе прекратила, смотря куда-то в пустоту или же раз открыв глаза, закрывала их с такой покорностью, словно уже приняла скорую смерть и примеряла её на себя. Ей словно стало просто всё равно. Не было уже той злости, что появилась в её глазах где-то на десятом допросе, когда даже не держалась за примерную речь и едва ли не через слово крыла всех проклятиями и отборной портовой руганью. Откуда только узнала о некоторых эпитетах, ведь всегда находилась среди воспитанных дам и Леди? Не было иронии и ненормального смеха, как если бы она уже была на грани.
Я видел, что ломаю её… Беспощадно и безжалостно. Так не поступают великие короли и это наверняка навсегда останется за мной, как чернейшая полоса моего правления. Что-то внутри непрерывно кричало, что она ещё ребёнок. Что такая жестокость в конечном счёте заставит её признаться даже в том, чего она не совершала, но я продолжал пытаться узнать и найти. Утешался в объятиях Старшей супруги, которая нашёптывала слова утешения и любви. А также посещал наложниц, провожаемый её ревнивым взглядом. Стоило догадаться что к чему ещё в тот момент.