Есть трясущийся студень,
не прослыть чудаком
и фарфоровой ложкой
класть соседке салат.
Пить совсем понемножку,
потому что пригляд.
В разговорах до торта
не утрачивать нить,
после рюмки четвёртой
не решаясь звонить…
Он не дан мне, не сужен,
но родной человек.
Он в подземке всё кружит
и не хочет наверх.
Вовсе мне не обещан,
он всплывёт на Тверской,
как подлёдный подлещик,
подсечённый тоской.
Он билет свой магнитный
потеряет. Пустяк.
Он сейчас позвонит мне.
Позвонит просто так.
26 декабря 2010
У кролика болела голова...
У кролика болела голова,
и он не вылезал из чёрной шляпы,
коварно растопыривая лапы.
Букет не вылетал из рукава.
А наблюдал за этим полный зал,
который раздражался, ёрзал, кашлял.
Я улыбалась радужней и краше,
но кролик всё равно не вылезал,
вцеплялся в шляпу, злой и сам не свой.
Как жаль, что звери плохо учат роли.
И я сама была вот этот кролик –
не в фокусе, с больною головой.
Под свист и смех сплотившихся рядов
мы вытащились всё-таки из шляпы.
У всех бывают промахи и ляпы,
ломанье рук, а изредка и дров.
С нас разный спрос. Нам разное дано.
С букетом тоже вышло, пусть не сразу.
И надо бы его поставить в вазу,
но вазу я раскокала давно.
31 марта 2011
Облака
Я не всё сказал про облака...
Сквозь пустоту аллеи парка,
в февраль из стужи января
шёл человек, и шла собака –
друг другу два поводыря.
Шёл человек, уже с билетом
в тот край, где тени говорят,
и вспоминал, что было лето,
и летом много лет подряд
на шею прыгали с разбега
ему и листья, и трава.
А он лепил стихи из снега
и брал из воздуха слова.
Один поэмы льёт из стали,
другой – разводит, как котят…
А у него стихи летали,
и до сих пор ещё летят.
Он позвонил мне из больницы,
шутил, сказал, что не впервой,
что исчезает, извинился…
И всё. Последний разговор.
Мне легче думать, что ушёл он
не просто так, а в старый парк,
где все прогуливают школу,
а он прогуливал собак,
что он не болен и не ранен,
лишь засмотрелся чуть, пока
вверху, на голубом экране,
крутили фильм про облака.
8 апреля 2011
Закрыв глаза
Летел, скакал, сплавлялся вниз по рекам,
но что за чёрт – куда бы ни свернул,
когда глаза зажмуриваешь крепко,
всё время видишь женщину одну.
Она скрывает слабость и усталость
и позитивна, как дагерротип.
Она к тебе навеки привязалась,
как в раннем детстве слышанный мотив.
Глаза закрыты. Свет давно погашен.
В глазах – одно. Тут впору звать врача.
И ты не спишь, внезапно испугавшись
простейшей мысли: «Как она сейчас?»
И, не стерпев, хватаешься за трубку.
И женщина идёт на твой звонок,
переступив черту, как будто юбку,
упавшую поверженной у ног.
1 июня 2011
Счастливые часов не...
На тумбочке часы сплелись браслетами
и шли, стараясь двигаться бесшумно,
внезапно перейдя на время летнее,
где бабочек расплёскивает Шуман,
где небо инкрустировано стразами,
где в зонтиках турецкие гвоздики,
где дикий виноград по стенам лазает,
он зелен, ну и ладно – он же дикий…
И было безразлично и неведомо,
что встретит нас назавтра – вьюга, ветер ли…
На тумбочке часы ходили медленно,
так-тич-но – чтобы мы их не заметили.
30 июня 2011
Эта слабость...
Эта слабость к словам, этот гребень цветной над башкой –
это вовсе не нимб, это яростный чуб какаду.
Это лёгкий уклон к заведению с душем Шарко.
Это горло горит, а ладони при этом – во льду.
Это крошишь гранит, но не можешь размять пластилин.
Это музыки жар и холодный ушат тишины.
Это голод, который коварен и неутолим.
Это просто стихи. И они никому не нужны.
4 июля 2011
Ёлочный шарик
Я ёлочный шарик, за шкаф закатившийся чудом,
когда остальные игрушки в коробку убрали.
Я пыль вытираю, под радио мою посуду,
смотрю, как вращаются вещи в машине стиральной,
стараюсь быть точной и в целом к чему-то пригодной,
ругаю себя за медлительность и косорукость…
Но ты-то ведь знаешь, что я остаюсь новогодней,
ты знаешь, какая во мне уязвимая хрупкость,
и как по-сорочьи кошусь на блестящие бусы,
и слабость мою к фейерверкам и праздничным яствам…
Я шарик. Вокруг сапоги и тяжёлые бутсы.
Но я их давно научилась не слишком бояться.
Мне страшно другое: что я неуместна в июле,
тем более, ты, как всегда, очень занят в субботу:
ты должен возделывать грядки, окуривать ульи...
А это, конечно, не время для Нового года.
9 июля 2011
Линия отреза
Понедельник. Подводишь черту, отрезаешь по ней
нас обоих от двух выходных незадавшихся дней.
И как я ни стараюсь, и как ни стараешься ты
отойти, мы какое-то время стоим у черты,
за которой зияет прожитый поврозь выходной,
за которой – портрет в интерьере тебя не со мной.
Это всё на бумаге, а резать бумагу легко.
Это Белые Лошади знают и вдовы Клико.
На бумаге легко тушевать интерьер и портрет,
и обычно ко вторнику их уже как бы и нет.
И действительность вновь обретает приемлемый вид,
но по линии жёсткой отреза немного кровит.
22 августа 2011
Ваза
Так мало солнца в ноябре,
так вечер хмур и неуютен,
что капитан на корабле
сидит и глушит ром в каюте.
В такую хмарь не в силах он
всё время думать о штурвале.
Барашки чёрных пенных волн
его сегодня забодали.
И я, как этот капитан,
с тоской смотрю в иллюминатор
на облетающий каштан
и птиц, пакующих манатки.
Они желают жить в тепле…
Ну, вот, и дождь собрался снова.
И только ваза на столе
оптимистична до смешного.
И ветер, вытащив свисток,
в него свистит и листья крутит.
А ваза, полная цветов,
стоит и дышит полной грудью.
4 ноября 2011