В пище генералам не делали исключения. Им выдавали тот же рацион, что и остальным. Правда, время от времени их навещал врач, осматривал раны, делал перевязки. К болям в ноге и руке у Лукина прибавились жестокие боли в желудке. И однажды он пожаловался врачу на непригодность пищи.
— Для вас курочки в Германии еще не выросли, — усмехнулся врач.
За проволокой, в тех самых аккуратных бараках содержались французы, англичане, югославы. Для них были созданы вполне сносные условия. Им разрешались прогулки вне территории лагеря. Общаясь во время прогулок через колючую проволоку, многие иностранцы признавались, что питаются они неплохо. Кроме того, пленные получали посылки от своих родных, близких и благотворительных заведений своих стран.
Переводчиком в лагере советских пленных был бывший сапер старший лейтенант Синелобов. Культурный, высокообразованный, он до войны работал инженером в Ленинграде. Его отец был дипломатом, и семья часто выезжала за границу. Синелобов хорошо знал немецкий, французский и английский языки. Обычно на переводчиков пленные смотрели с презрением, как на предателей, но Синелобова уважали. Он, как мог, пытался облегчить участь соотечественников.
Как-то Лукин сказал Синелобову, что у него из ампутированной ноги начали выходить осколки и с каждым днем усиливается боль в искалеченной руке. Синелобову удалось проникнуть в зону пленных французов и разыскать там врача-хирурга. Тот согласился осмотреть Лукина, если будет разрешение администрации лагеря. Немцы разрешили.
Лукина отнесли во французскую зону. Осматривая генерала, французский хирург рассказывал о своей необычной судьбе. Оказывается, в плен попал не он, а его отец — старый больной человек. Тогда сын предложил заменить немцам собой в плену больного отца. Немцы согласились, и обмен состоялся. Отец уехал домой во Францию, а сын остался вместо него в плену.
Осмотрев руку, французский хирург предложил сделать операцию по сшиванию нервов. У Лукина были перебиты локтевой и срединный нервы правой руки. Полной гарантии на успех он не давал. Тем не менее Лукин согласился. Однако время для проведения операции было упущено, и она не дала результатов. Французский хирург искрение переживал неудачу.
— В иных условиях операция бы удалась, — уверял он. — А тут… сами понимаете, — и беспомощно разводил руками. — И организм, конечно, ослаблен. Вы истощены, измучены. А в вашем возрасте… Кстати, сколько вам лет?
— Мне? — удивился Лукин вопросу и, подумав, вдруг хлопнул себя по лбу. — Какое сегодня число?
— Девятнадцатое ноября.
— Ну вот, можете меня поздравить, сегодня — ровно пятьдесят.
Из французской зоны Лукина уносили с подарками — карманы его были набиты пачками сигарет и галетами. Ждал его сюрприз и в своей зоне. Прохоров, к удивлению Лукина, тепло поздравил своего товарища.
— В твой полувековой юбилей, дорогой Михаил Федорович, мне нечего подарить, кроме своей любви и глубокого уважения. Банкет в честь тебя мы организуем в Москве, когда вернемся. Но пировать будем и сегодня. Французы умудрились передать в честь твоего пятидесятилетия мясной гуляш. От них я и узнал о твоем юбилее. Хотел от меня скрыть?
— Да я и сам случайно вспомнил.
Прохоров достал из-под подушки небольшую кастрюльку, поставил на тумбочку.
— Вот, специально укутал, чтоб не остыл.
Генералы начали есть вкусное, источавшее аппетитные, запахи мясо.
— Это для нас сейчас такой деликатес, — заговорил Прохоров, — вроде как черная или красная икра.
— Красная икра, — задумался на минуту Лукин. — А ты знаешь, Иван Павлович, я в детстве так объелся этой икры, что долго не мог смотреть на нее.
— Неужто такое сытое детство у тебя было? Ты же из тверской деревни. Откуда там красная икра?
— О-о, это история. Вот послушай. У отца с матерью нас было восемь ртов мал мала меньше. Деревенька наша Полухтино, наверное, самая захудалая во всей Тверской губернии. В хозяйстве у отца одна лошадь, корова, овца да десяток кур. Своего хлеба хватало только до рождества. Многие уходили в город на заработки. Четырнадцати лет меня мать отвезла к состоятельному родственнику в Петербург. Тот держал трактир «Пятерка» на 5-й линии Васильевского острова. Обещал взять меня осенью к себе в трактир кухонным мальчиком: воду таскать, посуду мыть, дрова колоть, рыбу потрошить.
В Полухтино мы с матерью возвращались довольные. К тому же родственник подарил нам ведро варенья. Ехали до Твери поездом. Мать выбрала в вагоне место рядом с попом — надежнее. У батюшки на полке стояло точно такое же ведерко, как у нас.