Еще сутки ходили они по лесам, все дальше удаляясь от Вязьмы на юго-запад, то тут, то там натыкаясь на заслоны фашистов. После стычки с ними группа редела, люди разбредались по лесу, затем снова собирались и шли дальше.
Командарм все больше слабел. Он с трудом передвигался, часто отставал и понимал, что стал обузой.
В лесу, неподалеку от станции Семлево, решили сделать привал. К Лукину подошел Болдин:
— Михаил Федорович, люди продрогли. Мороз усиливается. Во всех деревнях немцы, обсушиться и обогреться негде. Надо бы развести костры.
— Нельзя, Иван Васильевич, — возразил Лукин. — Немцы увидят дым, поймут, что лес живет, и возьмут нас голыми руками.
И все же кое-где бойцы развели костры. Тут же по лесу ударили минометы. Все бросились в разные стороны. Обстрел скоро прекратился. Лукин сидел на припорошенной снегом траве, прислонясь к стволу березы. Неожиданно перед ним выросли две фигуры в штатском. Увидев в петлицах Лукина генеральские звезды, представились:
— Мы представители особого отдела двадцать четвертой армии. Здесь недалеко в землянке находится начальник особого отдела армии полковник Можин. Пойдемте, товарищ генерал, мы вам поможем.
Сам полковник Можин и один из его работников были тяжело ранены. Увидев Лукина, Можин обрадовался:
— Михаил Федорович, надо здесь переждать. Я послал верного человека через линию фронта. За нами пришлют самолет. Вы голодны. У нас тут кое-что осталось…
Впервые за несколько дней Лукин поел, и его начало клонить в сон.
Вдруг над головой у землянки раздались выстрелы. Все, кто мог двигаться, выскочили наверх. С трудом, но и Лукин выбрался наружу.
На поляне шел бой. Лукин, собрав последние силы, бросился в сторону леса, но навстречу вышли немецкие автоматчики. Раздались выстрелы. Пуля опять ударила в правую ногу и раздробила коленную чашечку. Лукин упал. К нему приближались гитлеровцы. Он попытался достать пистолет. В обойме должно быть еще несколько патронов. Еще можно драться! Драться до последнего патрона. Только бы рассчитать, чтоб последнюю пулю в себя! Правая рука не действовала. Левой он с трудом нащупал кобуру и с ужасом убедился, что пистолета нет… Неужели конец? Конец всему…
Гитлеровцы не спеша приближались к командарму. Он еще попытался приподняться. Но постепенно и трава, и лес, и приближающиеся фашисты расплылись словно в густом тумане. Лукин потерял сознание.
5. Плен
Война — это всегда трагедия для народа, а тем более для отдельных людей… Люди обретают себя в подвигах, но подвиги эти бывают разные… Такие, как Лукин, обретают себя как личности и в трагических обстоятельствах…
Михаил Шолохов 1972 г.Пока в России
Очнувшись, генерал Лукин открыл глаза. В сумеречном свете синей лампочки прямо перед собой увидел черную доску. Школа? Почему школа? В классе — койки, ни одной свободной. Госпиталь? Медсанбат? Значит, вынесли?.. Жарко. В печи потрескивают сухие дрова. На соседней койке — раненый. Почему нет врача? Где медсестра? Еще стон. Вот кто-то закричал громко по-немецки, видимо от боли. Немцы? Откуда немцы?
Немилосердно жжет правый бок. Лукин пробует пошевелиться — нет сил. Боль пронизывает все тело, отдает в виски. Вот снова слышится немецкая речь. Лукин все понял — он в плену. Сжалось сердце, и на миг отступила физическая боль. Произошло самое страшное, что могло произойти в жизни военного человека, — плен. Лукин напрягся телом, застонал.
К нему подошел кто-то в белом халате:
— Вас мёхтен зи?
Не получив ответа, немец вышел из комнаты. Через некоторое время хлопнула дверь. Кто-то истерично, словно в испуге, выкрикнул:
— Ахтунг!
Вошли и быстро направились прямо к койке Лукина два немецких офицера — полковник и подполковник. За ними, отставая на полшага, торопились унтер-офицер и врач в белом халате.
Офицеры остановились. Полковник наклонился и некоторое время рассматривал Лукина в упор. Встретившись с ним взглядом, он приложил руку к козырьку.
— Мы представители генерального штаба, — на чистом русском языке произнес он.
Лукин внимательно посмотрел на говорившего.
— Нам сообщили, что вы командующий девятнадцатой армией, — сухо продолжал тот. — Чем вы можете это доказать?
Слова доносились до Лукина, как сквозь вату.
— Я не собираюсь никому ничего доказывать, — тихо проговорил он.
Унтер-офицер быстро достал из-под койки китель с генеральскими петлицами. Китель в крови, один рукав оторван. Унтер торопливо порылся в карманах, достал из нагрудного кармана удостоверение личности, а из внутреннего партбилет.