"И все-таки каким сегодня будет задание?" - снопа подумал я, спускаясь по крутой узенькой лестнице в подземный командный пункт. В том, что лететь нам придется и Первого мая, я не сомневался. И нужно это потому, что фашисты могут преподнести любой праздничный сюрприз.
Приказ короткий: произвести вылет на разведку наземных войск противника. Особое внимание обратить на передвижение крупных сил, сосредоточение танков, артиллерии.
- И вообще, посмотрите, как он там себя ведет, - заключил свой приказ командир полка подполковник Кутихин. - Вылет в семь ноль-ноль.
В назначенное время мы в воздухе. Промелькнули под плоскостью капониры, в которых стояли истребители нашего полка и штурмовики соседей. Позади осталась Керчь, страшный багеровский ров - братская могила тысяч ни в чем не повинных людей. Их безмолвное "Отомсти!" провожает нас в каждый полет. Справа темнело свинцово-мрачное, словно в трауре, Азовское море.
Под нами - линия фронта. Впереди - выжженная взрывами и огнем, перепаханная окопами, траншеями, танками родная, захваченная врагом земля. Прямо под плоскостью горький памятник боев - сожженное село. Не привычные домики в весенней кипени цветущих садов, а голые, одиноко стоящие черные трубы печей. А сколько их еще впереди, в Крыму, на Смоленщине, на Украине, в Прибалтике, в Белоруссии...
Первый вылет прошел спокойно. Ничего примечательного мы не заметили. То ли немцы действительно выдохлись, то ли решили, что первомайский праздник нарушить не удастся - советские войска утроят бдительность.
- Прямо хоть парад в воздухе устраивай, - пошутил повеселевший после посадки Головко. - Так летать можно.
- Не только можно, но и нужно, - подхватил его слова встретивший нас на стоянке командир эскадрильи капитан Карнач. - Самолеты заправить, быстренько перекусить - и пойдем группой. Прикрываем наземные войска от внезапного нападения авиации.
Это хорошо, когда мы прикрываем войска. Невыносимо тяжело летчикам ощущать свою беспомощность: так было в трудные дни прошлогоднего ноябрьского отступления с полуострова и во время десантной наступательной операции, когда даже малочисленные силы авиации 51-й армии не использовались в полную силу.
...В прозрачном круге вращающегося винта "яка" снова празднично, весело играют солнечные блики. Справа, рядышком, - Головко, Виктор улыбается. И я опять подумал: "Редко, очень редко в последнее время Головко вылетает таким довольным на боевые задания". По себе да и по другим хорошо знаю, с каким нетерпением ждешь, когда командир назовет твою фамилию в расчете вылетающей группы. И искренне огорченными, прямо-таки несчастными бывали, если приходилось оставаться. А Виктор... Он был каким-то безучастным. Нет, в воздухе держался хорошо. То, что требовалось от ведомого, делал как положено. Во всяком случае за хвост своего самолета я спокоен.
Перехватив левой рукой ручку управления, помахал ему правой: "Все будет хорошо, дружище!"
Впереди и слева от меня - пара Степана Карнача. Когда Степан ведущий группы, чувствуешь себя необычайно уверенно. Спокойный, выдержанный, расчетливый, он ничего не делает сгоряча. И даже на первый взгляд ничем не оправданные решения комэска всегда имеют точный расчет, верную оценку обстановки.
Когда я пришел в полк, капитан Карнач был уже настоящим воздушным бойцом. Никогда не забыть мне первый боевой вылет с ним в паре - ведомым.
Второго января 1942 года, в самый разгар керченско-феодосийского десанта, мы перелетели на аэродром 247-го истребительного авиационного полка, куда я был назначен комиссаром эскадрильи. Своего нового комэска нашел на стоянке. Доложил о прибытии. Тот, ни слова не говоря, очень серьезно начал осматривать мой реглан. Стало даже немного не по себе. Чего, думаю, он в нем нашел? Реглан как реглан. Ну, потертый. Так я его с тридцать девятого года ношу, после выпуска из летной школы - срок! А капитан только что вокруг не ходит да не приседает около моего реглана - прищурился в смотрит. Ну на лицо бы посмотрел, на петлицы. Я тоже в звании - лейтенант. А он все на реглан!
Но вот командиру, кажется, надоело рассматривать его. Натягивая шлем, он улыбнулся:
- Ведомым со мной, сейчас.
Увидев мою растерянность, уже серьезно:
- Да, сейчас... Мой ранен. Вот самолет, - показал капитан на стоящий рядом "як" и, то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес:
- Летим, не боитесь?
Истребитель Як-1 я освоил одним из первых в Военно-Воздушных Силах в сороковом году на подмосковном аэродроме Кубинка. Тогда авиация только начала получать этот скоростной, маневренный, с мощным вооружением самолет. И что греха таить, мы, летчики тех групп, очень гордились, что первыми освоили грозную машину.
А кроме того, после возвращения в часть, в Закавказский военный округ, мне доверили переучивать на новый истребитель не только летчиков полка, но и командующего ВВС округа генерал-лейтенанта авиации Н. Э. Глушенкова. Не знаю, право, как я выглядел в роли инструктора, но после самостоятельного вылета генерал подарил: мне серебряный портсигар. Он и сейчас, кстати, лежал в правом кармане реглана.
Этого, понятно, я командиру не сказал. Ответил четко:
- Летим, товарищ капитан!
- Вот и хорошо! - И комэска коротко поставил задачу: - Идем на разведку. От меня не отрываться. Все делать, как я.
Настолько я был ошарашен таким приемом, что даже не успел удивиться: как командир-фронтовик, не зная летчика, не проверив его в воздухе, взял ведомым, своим щитом на выполнение боевого задания? Такой вопрос я задал Карначу уже потом, когда стали мы с ним настоящими боевыми друзьями. Ответил он, как всегда, с улыбкой, полушутливо:
- А я твою летную биографию по реглану прочитал. На полах потерто. На танцах реглан не протрешь. Значит, не раз надевал парашютные лямки. Воротник тоже потерт. О чем это говорит? Во-первых, о том, что поднимал ты его, от высотного ветерка закрываясь. Значит, летал не только на "яке", в закрытой кабине, а и на "ишачке", кабина которого всем ветрам открыта. А этот аэроплан позволяет летать только настоящим летчикам. Во-вторых, потертость говорит, что в полете шеей крутить и можешь и умеешь. А это в бою главное: крутишь головой, если, конечно, у головы есть глаза и агрегат для мышления, значит, первым увидишь противника. Увидел первым - победил... И вообще, реглан может многое рассказать о своем хозяине. Если хочешь, я по твоему реглану понял, что ты женат, но давно не видел жену. Как? Ничего удивительного нет. Все пуговицы пришиты коричневыми, под цвет кожи, нитками. На новом, когда тебе его выдали, если обратил внимание, они были пришиты черными. Подобрать нитки и колоть пальцы, прошивая кожу, может только любящая, заботливая жена. Почему долго не видел ее? Это совсем просто. Одна пуговица, вот она - скоро оторвется опять, пришита небрежно и черными нитками. Сам пришивал... Вот, думаю, и возьму этого сокола с ходу в бой, проверю, не с чужого ли, хотя и богатырского, плеча реглан на нем... Ну а если серьезно, то сам вспомни - тяжелые времена были. Летчиков не хватало...
Да, полку трудно было. Полгода, с самого начала войны, отступая от границы, часть непрерывно вела тяжелые бои практически без пополнения. Все меньше и меньше оставалось самолетов. Большие потери среди летного состава. Уже при мне на Керченском полуострове погибло немало замечательных летчиков. Временами в полку было по четыре-пять самолетов и пилотов, способных подняться в воздух и бороться с противником. Совсем недавно, в марте, на наших глазах погиб первый командир полка майор Михаил Андреевич Федосеев.
Михаила Андреевича хорошо знали не только у нас. На его боевом счету было уже семнадцать самолетов противника, несколько из них он сбил в небе республиканской Испании. Еще до войны подвиги замечательного летчика были отмечены орденом Ленина.
В тот день майор Федосеев поднял в воздух почти все свои наличные силы: две пары истребителей. Командиром группы и ведущим первой пары был Степан Карнач, ведомым - Алексей Шмырев. Вторую вел я. После взлета Алексей Шмырев стал отставать. Передал, что не убирается правая нога шасси. Вскоре он возвратился на аэродром. В это время на нас навалилась шестерка "мессеров". Завязался упорный бой. Майор Федосеев по радиопереговорам сразу понял, что нам тяжело. Как только Шмырев приземлился, командир полка вскочил в кабину истребителя и пошел в воздух. Он был уверен, что с его опытом и мастерством можно вести бой даже на неисправной машине.