— Двадцать девятого года, — с гордостью заявляет булочник.
— Если уж заговорили о ячейке, — продолжает Беро, — то в самом деле, надо бы кому-нибудь заняться этим.
— Это не так-то легко, — замечает Пейроль. — Вот хотя бы я… Булочная отнимает у меня массу времени; разве я смогу приняться за такое дело?
— Мне кажется, — говорит Роз, — что вы немало потрудились для движения Сопротивления.
— Ну, это совсем не то.
— Так всегда говорят. Самое главное — сделать первый шаг. Но мы еще вернемся к этому разговору. Скажите, пожалуйста, мадам Пейроль, вам понравился митинг?
— Больше всего мне понравилось ваше выступление. Вы одна только и вспомнили о женщинах.
— Нет, я имею в виду не себя, а вообще весь митинг.
— Все было хорошо.
Старый Пикмаль, до этого не подававший голоса, отрывается от тарелки.
— А вот хотите вы знать, что я думаю? Нужно, чтобы выступало побольше новых людей, даже если они не так-то уж хорошо говорят, и поменьше старых. Я и сам старею, но мне очень хочется, чтобы дела у нас хоть немного изменились.
— Они и изменятся, — говорит Беро, — а иначе такой произойдет взрыв, что только держись!
Пейроль откупоривает одну бутылку за другой, а гости начинают вспоминать различные боевые эпизоды. По этой части Беро неистощим.
— Ты помнишь историю с Людвигом? Как он тащил ящик с гранатами? А этот случай с табаком?
Жозеф Пейроль рассказывает историю со всеми подробностями, и все покатываются со смеху.
Затем снова говорят о товарищах, об общих знакомых, вспоминают ночные дежурства в лесу у костра. Разговоры за столом постепенно сменяются песнями.
В конце вечера Поль Пейроль отводит Роз в сторону и спрашивает:
— Скажи, пожалуйста, как по вашим правилам, если двое хотят пожениться и один из них коммунист, а другой — нет, ему нужно вступить в партию?
— Не обязательно, — смеется Роз, — ты что, о себе спрашиваешь?
— Видишь ли…
— Если только из-за этого ты и хочешь вступить в партию, то лучше не спешить.
— Но я уже чувствую себя коммунистом!
Стоящая неподалеку Соланж — может быть, под влиянием вкусного обеда и вина — впервые за долгое время весело смеется…
Для Беро и Пикмаля ночь пролетела незаметно. Встав из-за стола около часа ночи, они вместе с Полем отправились провожать доктора, у которого предполагали и переночевать. Однако когда они проходили мимо дома Александра, у доктора Серве, находившегося в приподнятом настроении, явилась идея разбудить парикмахера. Александр не заставил себя долго ждать. Полуодетый, он спустился вниз, и все пятеро принялись стряпать «турен», знаменитую чесночную селянку, секрет изготовления которой известен каждому уважающему себя жителю Палиссака. Так прошло еще часа два, и Беро, не имевший ни малейшего желания лечь спать, готов был сразу же пуститься в путь. Но доктор Серве захотел непременно отвести всех к себе домой и предложил выпить на дорогу еще хотя бы по стаканчику старого арманьяка, уцелевшего с довоенного времени… В конце концов только на рассвете Беро и папаша Пикмаль, взявшись под руки, отправились в путь…
Сейчас они уже на берегу Дордони, там, где когда-то крестьянин Кулондр провожал Беро, уходившего в маки, — как раз у той лодочной пристани, где несколько недель тому назад Эмилио и Парижанин ускользнули от преследовавших их дарнановцев.
Стоя неподвижно, два друга, уже совершенно трезвые, мысленно переживают совсем недавние события, навсегда связанные в их памяти с этими местами. Так же стояли они только что возле развалин, которые были некогда домом Лусто.
— Ясно, кто-то указал дом немцам, — прошептал Беро.
Теперь перед ними, на том берегу реки, — почерневшие от огня стены фермы Кулондра. Позади них — огромное поместье Борденавов, где стоит целый и невредимый, совершенно новый дом с красной черепичной крышей и двумя громоотводами. Борденав и его семья позорно бежали в обозе врага, совсем как старый предатель Петэн, обосновавшийся теперь, как передают, где-то вблизи Бельфора. Крестьянские мозолистые руки Беро невольно сжимаются в кулаки. Кто знает, не вернутся ли когда-нибудь все эти люди назад?…
— Подожди меня здесь, — говорит он Пикмалю.
На востоке разгорается заря нового дня. Беро направляется к покинутой владельцами усадьбе. Он знает, что слуг здесь нет, весь скот отсюда угнали и кругом ни души. Минут двадцать спустя Беро возвращается. Выражение лица у него странное.
— Слушай, — обращается он к Пикмалю, — то, что я тебе скажу, должно остаться между нами. Поклянись! Я знаю, что товарищи, особенно Парижанин, не разрешили бы сделать это. У меня в мешке были еще взрывчатка и запал… В общем, сам понимаешь, сейчас все это взлетит на воздух.