Полковник был не один. У самой двери на краешке стула жался Сорокин. С каким-то недоумением он смотрел на Егорова, когда тот вошел, — будто вообще не ожидал этой встречи. И в синих, рязанских, наивных глазах бывшего друга Егоров увидел вдруг нечто новое — холодноватую, глухую усмешку.
А полковник уже встал навстречу Егорову и, подойдя, тоже посмотрел в глаза так, будто видел впервые.
— Жаль, если я ошибся в тебе, — сказал он с горечью, помолчав.
Егоров не понял ни смысла, ни тона его слов. Но дисциплина предписывала ему стоять «смирно» и ни о чем не спрашивать. Он стоял и молчал. Наверно, это и взорвало полковника.
— Причина пожара? Ну! — Глаза у него стали злые и острые.
— Точно не знаю. Все записи были у командира.
— Его уже нет! И не ссылайтесь на мертвых! Я вас спрашиваю, старший лейтенант! Почему не радировали о причине аварии?
— Не было связи.
— А вот он говорит — была связь! — Полковник резко обернулся к Сорокину, и сержант сразу вскочил и вытянулся, теребя свою синюю форменную пилотку.
Егоров пожал плечами:
— Он что-то путает.
— Путает? — Самойлов опять пристально посмотрел в глаза, и Егорову снова стало не по себе, хотя он знал, что говорит правду. — А кто из вас первым покинул машину?
— Сержант Сорокин.
— По вашему приказу?
— Нет. Вероятно, решил, что пилоты погибли и машина уже неуправляема.
— Струсил? Тогда ему дорога в трибунал.
— Не знаю.
— Так... А потом прыгнули вы?
— Да. По приказу командира. Сержант в это время был уже на земле. — Егоров взглянул на Сорокина: — Спросите у него, он подтвердит.
— В том-то и дело, что он не подтверждает, — сказал неохотно полковник и взял со стола исписанный лист бумаги. — Вот, читайте.
Это был рапорт сержанта о том, как возник пожар и как до последней возможности он, Сорокин, держал связь с землей, и как второй пилот, Егоров, приказал ему прыгать. И как он, Сорокин, ничего не зная о командире, не решался покинуть машину, пока не увидел, что старший лейтенант Егоров С.И. выбросился на парашюте; и только тогда, вслед за ним, покинул машину. И что по его, Сорокина, мнению, старший лейтенант Егоров С.И. по трусости или умышленно оставил в кабине потерявшего сознание командира и тем способствовал гибели капитана Цыганка Василия Ивановича, а также гибели опытного образца машины.
И все это было написано без помарок, твердой рукой, четкими, хотя и мелкими буквами, и прямые строчки плотно лежали одна на другой, как хорошо подогнанные пластинки. Это писал человек, понимающий, на что он идет: он даже оставил себе лазейку для отступления — забыл расписаться под рапортом. Не так уж наивно он видел мир своими синими, наивными глазами.
Усмехнувшись, Егоров положил бумагу на стол:
— Послушай, сержант, а ты забыл поставить тут свою подпись.
Самойлов хмуро заглянул в рапорт.
— В самом деле. Сержант, подойдите сюда.
Сержант подошел. Его вытянутая и прижатая к телу рука держала пилотку.
- Вам следует тут расписаться, — сухо сказал полковник.
Рука сержанта смяла пилотку в комок. Он взял со стола свой рапорт и стал читать, шевеля губами, вернее, делая вид, что читает. Было очень тихо. Часы в углу кабинета гулко ударили один раз.
— Или вы передумали? — помедлив, спросил полковник.
Рука сержанта разжалась, пилотка упала к ногам. Схватив перо, он расписался поспешно, подумал секунду и уже спокойнее вывел на рапорте дату.
— Гнида! — усмехнулся Егоров.
— Лейтенант, помолчите! — устало, без зла оборвал Самойлов. — А вы свободны, сержант.
Сорокин нагнулся и поднял пилотку. Он был бледен. Потом четко повернулся и вышел.
Когда дверь за ним закрылась, полковник сказал:
— Ну, докладывай.
Рассказ Егорова был долгим, и для него очень трудным. И не потому только, что Сорокин уже нанес удар и теперь приходилось как бы оправдываться. Скорее, потому, что для себя самого Егоров хотел понять степень своей вины перед мертвым другом.
— Да, он погиб, а ты жив, — хмуро сказал Самойлов. — Это непоправимо. Ты сам летчик, и ты знаешь наши законы. Никто не спросит тебя, почему ты оставил в беде своего командира. Но об этом подумают многие. Даже твои друзья. Особенно друзья Цыганка. К тому же единственный свидетель — против тебя. Дело серьезней, чем тебе кажется. Я уже получил приказ отстранить тебя от полетов. А верю ли я тебе? — Он помолчал. — Тебе верю. И за тебя буду драться. Вот так. А теперь иди.
Из кабинета Егоров медленно шел по безлюдному коридору. В окнах виднелись огни летного поля. Часовой в подъезде проверил его пропуск и козырнул.
От проходной до поселка было недалеко. На шоссе горели фонари. Зеленая листва тополей светилась. Была душная ночь.