Тарас бросился к заводу. У высокой каменной стены стояла толпа, окруженная вооруженными солдатами. В толпе он узнал своих родителей. У отца на голове белел бинт, у матери была разорвана кофточка. Мать поддерживала отца. Тарас только и успел крикнуть: «Мамка!» Но тут раздался оглушительный залп, и люди, стоявшие у стены, словно нехотя, попадали.
Тарас кинулся к родителям, расталкивая солдат, перезаряжавших винтовки.
— Куда, сопля? — Его схватил за волосы офицер, весь в ремнях и с наганом, швырнул на груду камней из развороченной мостовой.
Скуля и плача, Тарас хватал булыжины — тяжелые и скользкие, они вываливались из рук.
Расстрелянных бойцов самообороны похоронили на следующий день, а маленького Тараса взяла к себе мамина подруга — фельдшерица тетя Лиза. Она и стала мальчику второй матерью.
С «аттестатом зрелости» Тарас пришел в военкомат, попросил, чтоб его направили служить в войска НКВД. Потом было военное училище, высшая школа НКГБ. В войну командовал заградотрядом: ловил диверсантов и дезертиров. Диверсантов передавали в армейский Смерш, а дезертиров по ночам выводили в сосновый бор. И каждый раз, когда приговоренных выстраивали перед ямой, вспоминал пасмурный июльский день, когда белые расстреливали его родителей. С детства он мечтал расстреливать деникинских офицеров. Но время их уже давно ушло. Тайная мечта, казалось, так и осталась мечтой.
После войны он служил в Москве и там узнал, что скоро будут казнить изменников Родины и в их числе генерала Деникина. Тарас Онуфриевич обратился к своему высокому начальству и попросил не отказать ему в просьбе — собственноручно повесить генерала Деникина.
— Добро, — сказал высокий начальник, — мы вас включим в группу исполнителей воли народа.
После казни изменников Родины Тарасу Онуфриевичу предложили возглавить Управление госбезопасности на Украине, в закрытом городе. Там закладывалась новая отрасль оборонной промышленности.
Так Ажипа, к тому времени уже подполковник, оказался в Прикордонном. Сына, чтоб не испортился, он не рискнул оставить в Москве, в интернате, привез с собой. Его товарищи по войне стали генералами, он вырос только до полковника. Выше подняться в звании не позволила должность.
Менялись директора «почтовых ящиков», секретари горкома, а кагэбист Ажипа оставался все в одной и той же должности. В отставку его вытолкнули за поддержку гэкачепистов. Но дальновидные люди без работы его не оставили.
Семена, которые он долгие годы сеял в головах своих подчиненных, давали всходы. Всходы были всякие: одни пропадали на корню, другие успевали заколоситься и тоже пропадали, а вот третьи…третьи радовали урожаем. Но были еще и четвертые — это были отборные зерна, которые могут храниться годами, ждать своего часа, как ждет своего всхода зерно лотоса, заложенное в гробницу фараона: зерно лотоса даже через тысячу лет, найдя благодатную почву, способно дать могучие побеги.
На свой отборный «посевной материал» Тарас Онуфриевич возлагал особые надежды. Вокруг него постоянно крутились бойкие, одаренные мальчишки и девчонки, собранные со всего южного края.
Каждый год, в декабре, в годовщину ВЧК, он вручал редчайший значок, сделанный по спецзаказу в одном «почтовом ящике». Значки носили скрытно. Только посвященные знали их назначение. Примерно так в двадцатые годы московская милиция пользовалась значками «Общества легавых собак», которого не существовало. Об этих редчайших значках знал узкий круг лиц — несколько десятков ребят Северного Причерноморья.
Подъезжая к интернату, Иван Григорьевич рассчитывал увидеть маленький домик отставного офицера с крохотным садиком и огородом: много ли одинокому пенсионеру надо. А то, что он был одиноким в семейной жизни, ни для кого не было секретом: второй раз Тарас Онуфриевич не женился. Его жена — Оксана Нестеровна — Славкина мать — погибла в оккупацию. Она была радисткой подпольной группы НКГБ. Перед отходом частей Красной армии ее поселили в пригороде Полтавы. В октябре 1942 года она имела неосторожность пойти на митинг по случаю вручения Полтаве награды за выполнение плана хлебозаготовок (и у немцев, оказывается, были планы). На митинге ее опознала какая-то харьковчанка. «Цю дивчину мы выбыралы в миську раду», — сказала она полицейскому. Оксану Нестеровну полиция передала в гестапо, после пыток ее расстреляли вместе с полтавскими комсомольцами Ляли Убийвовк.