Тарас Онуфриевич любил детей. Будучи могущественным начальником, организовал шефскую помощь «почтовых ящиков,» и на территории Николаевского сельсовета построил школу-интернат для особо одаренных детей.
Подбирали ребят сотрудники Управления госбезопасности и лично Тарас Онуфриевич. А подбирать он умел. Годами изучал кандидатов, давал им незначительные поручения, преподносил эти поручения под видом незатейливой детской игры. Заглядывая далеко вперед, Тарас Онуфриевич обеспечил школу финансами на многие десятилетия. Ему было многое позволено. Так он получил исключительное разрешение: нигде не фиксируя, обменять нескольких пойманных далеко от Прикордонного агентов на крупные суммы денег и эти деньги положить в Швейцарский банк на предъявителя.
Директором школы-интерната был офицер госбезопасности, талантливый педагог Богдан Мефодьевич Музыченко. Полковник Ажипа числился при школе дворником. Ему подчинялся Музыченко, как и все остальные педагоги, тоже бывшие сотрудники госбезопасности.
В официальных документах это учебное заведение значилось как «Школа-интернат для умственно отсталых детей». При встрече с незнакомыми людьми ребята прикидывались идиотами. В числе педагогов были опытные психиатры, обучавшие своих воспитанников навыкам перевоплощения.
Глава 54
Когда «газель» въезжала в школьный двор, из-за кирпичного сарая выскочила стайка ребятишек. Водителю и его пассажиру стали делать рожицы, показывать язык.
— Никак дети «веселой ночи»? — заметил Вася. — Значит, верно говорят, не интернат, а дом сумасшедших.
— Может быть, — неохотно согласился Иван Григорьевич.
Со спортивной выправкой моложавый вахтер показал, куда заруливать и где выгружать гостинцы. Вася зарулил в дальний угол двора, а вахтер повел Ивана Григорьевича в глубь школьной территории. Аллея, обсаженная пирамидальными тополями, спускалась в лощину. Деревья вот-вот покроются зеленью. Миновали приземистое одноэтажное здание под серой, как побитый асфальт, черепицей.
— Это учебный корпус, — объяснил вахтер.
Здание как здание, ничего особенного. За учебным корпусом начиналась поросшая ивняком лощина. В пяти километрах отсюда она выходила на пологий берег Днепра. На склоне лощины за учебным корпусом виднелся домик, выложенный из красного облицовочного кирпича.
— Хижина деда Тараса, — показал на домик вахтер. — Дед в курсе о вашем прибытии.
Вахтер вернулся выполнять свои обязанности, а Иван Григорьевич направился к домику. Последний раз с полковником Ажипой он виделся в актовом зале Высшей школы КГБ. Тарас Онуфриевич читал лекцию об особенностях работы иностранных разведок на советских предприятиях военно-промышленного комплекса. В перерыве они встретились. Тарас Онуфриевич был немногословен.
— Ваня, я тебя благословил. Не подведи.
— Как можно, товарищ полковник.
— Отвыкай от слова «товарищ»…
Вот и весь разговор. Как он теперь встретит?
Встретил, как отец встречает любимого сына после долгой-предолгой разлуки.
— Давно надо было бы, — упрекнул без обиды.
— Виноват.
— Ты еще скажи, как в армии: «Виноват. Молодой. Исправлюсь», Не люблю я этого слова — виноват, то есть «признающий вину». А какая она у тебя?
— Вроде никакой.
— Вот так и говори. А то еще заставят каяться. А к покаянию прибегают или очень хитрые или слабовольные. Нормальный человек, даже если он и грешник, не покается… Что нахмурился? Это у меня старческое — придираться к слову.
Тарас Онуфриевич белый, как отцветающий на лугу одуванчик, слегка располневший, но не так, как Славко. Видно было, что все же постарел. По-прежднему его молодили глаза. Они поблескивали сталью, что невольно закрадывалась мысль: никак глаза стальные? Как штык русской «трехлинейки». А вот голос уже с хрипотцой, старческий.
— Алексей передавал, что ты собираешься ко мне, да все никак не соберешься, — говорил он, вводя гостя в свое жилище.
Комнаты были скромно обставлены в стиле пятидесятых годов. Только в зале — он же был и кабинетом — стоял большой, чуть ли не в четверть помещения, письменный стол. На столе, по левую руку, — коротковолновый армейский приемник.