— С вами-то он хоть здоровается?
— А мы с ним на разных уровнях: он — на «мерседесе», я — пешком.
Иван Григорьевич знал Охрима Потужнего. Тот, будучи школьником, играл в духовом оркестре.
— Отец вашего «ИПО» был музыкантом?
— Почему «был»? — удивилась учительница. — Он и сейчас играет. На похоронах. Вы с ним знакомы?
— Немного. Помню, выходил на сцену маленький мальчик с белесой челочкой. А труба огромная. Над ним потешались, выкрикивали: «Судьба играет человеком»…
Надежда Петровна наконец-то улыбнулась, ее пожелтевшее от забот и горестей лицо подернулось зыбью мелких морщинок.
— А я тогда ходила то ли в первый, то ли во второй класс. Вот теперь я верю, что вы действительно учились в нашей школе.
Глава 6
Поддержка пришла с неожиданной стороны. В этот раз не ему помогали, а он случайно оказался в роли помощника. Прослушав итоговые новости и пожелание диктора «На добра нiч», Иван Григорович стал засыпать. Из динамика все еще доносилась залихватская музыка. Сразу же после украинского гимна запели знакомое, не однажды слышанное в Канаде:
И вдруг в холодной тишине сентябрьской ночи, где-то близко, но не дальше, как за соседней пятиэтажкой, раздалась короткая автоматная очередь. Сон отлетел. По звукам выстрелов нетрудно было определить: стреляли из «калашникова». Когда-то в тире высшей школы КГБ его учили владеть стрелковым оружием, главным образом американским и немецким. С нашим только знакомили. Из «калашникова» он выполнял упражнение № 3 (грудная мишень). Запомнил звук выстрела, как музыкант запоминает мелодию.
Но за все годы работы в агентурной разведке применять оружие — ни свое, ни чужое — не доводилось. Хотя однажды надобность возникла. Это было двадцать лет назад. Он внедрил в военный колледж своего молодого коллегу, присланного из Центра. Тот из колледжа стал давать важную информацию. Но вскоре разведчик был арестован службой ФБР. Удалось вычислить предателя: им оказался журналист, марш-агент, работавший под крышей ТАСС. За выдачу разведчика он потребовал сто тысяч долларов и политическое убежище. Убежище ему было предоставлено. Как ФБР ни прятало перебежчика, его нашли: помогли иракские товарищи. Предатель был приговорен к смерти. Но сами иракцы приводить в исполнение приговор не стали: предателя ликвидирует тот, чьих товарищей он предал.
Перебежчик под видом сантехника жил в пригороде Вашингтона. И так как время торопило, то ближе всех к нему оказался тогда еще майор КГБ Коваль. Он готов был привести приговор в исполнение. Но это сделали другие. Тогда он узнал, что в Центре существовало целое подразделение, в обязанности которого входила ликвидация предателей.
Ребята из Москвы провели акцию чисто, почти не оставив следов. Примерно так в свое время был ликвидирован предатель Гусев. Будучи радистом-шифровальщиком, он выдал американской контрразведке своих товарищей, которые установили связь с учеными-атомщиками. Полиция нашла Гусева, он был отравлен бытовым газом. Экспертиза установила: самоубийство. Журналист-перебежчик тоже покончил жизнь «самоубийством» — выбросился из окна своей квартиры.
В то время Иван Григорьевич горел страстным желанием взглянуть предателю в глаза: какой взгляд у тех, кто предает?
Тогда взглянуть не удалось. Зато потом он увидел глаза человека, который его предал. Но это были глаза неживые и смотрели они с красочного стенда под названием «Члены политбюро». Глаза как глаза, крупные, несколько выпучены, по ним невозможно было определить, насколько этот человек коварен и конечно же умен. Это теперь почти каждому русскому известно: члены политбюро, как правило, брали не умом, а хитростью.
…Автоматная очередь не повторилась. Иван Григорьевич поднял голову, прислушался. Не иначе, как кто-то кого-то застрелил. И, видимо, вычистил карманы. Прошел час, а может, полтора. Отпугнутый сон подступал медленно. Так и не подступил. Щелкнул замок. В прихожей послышались голоса, среди них четко выделялся голос хозяина квартиры. Кто-то нуждался в помощи врача.