Вспоминая коллег и живых, и сгоревших на электрическом стуле, только сейчас доходило до сознания, что ЦРУ часто переигрывало КГБ. Переигрывало, пожалуй, в самом главном: в стране вероятного противника ставило своих людей у власти, делало их могучими «агентами влияния». Так получилось и в СССР.
Если врагу удалось пробраться на самую вершину власти, тут не обошлось без талантливых составителей легенды. А талантливо составленная легенда, что талантливо написанная книга: бездарный писатель глубокую и умную книгу не напишет.
Еще там, в Америке, яростно ненавидя врагов своего Отечества, Иван Григорьевич не однажды убеждался: ЦРУ умеет работать по высшему классу. Размышляя о бывшем члене политбюро, ставшим «агентом влияния», только теперь он узнал, что в ЦК были и другие агенты — целый змеиный клубок. Надо отдать им должное, они отличались необыкновенной активностью, и тем не менее это были куклы в руках искусного кукловода: где-то за бугром кукловод сочиняет им речи, а они их озвучивают, и народу — в политике наивному ребенку — все еще кажется, что куклы не только говорят, но и самостоятельно думают.
Из кухни Алексей Ярославович заметил, что его друг уже прочитал письмо, сидит в раздумье. Напомнил:
— Ужин готов.
— Тогда будем ужинать.
Ужинали на кухне. В однокомнатных квартирах, переоборудованных из коммуналок, кухня в четыре квадратных метра служит и столовой и почти всегда рабочим кабинетом, а, случается, — когда в доме гости, — и спальней хозяина.
Ужин был обычным: жареная картошка, квашеная капуста с луком, хлеб и чай с сахаром. От рюмки гость отказался. Хозяин выпил какую-то микстуру, сказав: «Гадость».
— Утешаю себя, — говорил он за ужином, — что подохну не скоро. Успею обнародовать правду, кто нами правил. Не ручаюсь, насколько точны мои цифры, но сегодня в одной только России на ЦРУ усердствует добрая сотня крупных чиновников. Да плюс несколько десятков генералов, в одночасье получивших это звание, не занимая соответствующих должностей. Так что, пока вольготно себя чувствуют мерзавцы и пока они будут продавать Отечество, России не выбраться из клоаки.
Хозяин изрекал известное.
— Неслучайно ликвидировали госбезопасность, — продолжал он запальчиво. — Побоялись чиновники, что долго продавать не смогут.
И это тоже было известно.
— Тебе, Ярославович, фамилия Ажипа о чем-нибудь говорит?
— Да, — ответил тот. — Был такой неистовый чекист.
— Он жив. И я с ним встречался.
— И как он?
— Ум ясный.
— И все такой же неистовый?
— Пожалуй, да. Знаешь, в чем он мне признался? Сказал: «Не тех мы отстреливали».
Бахмутенко оторвался от еды, на его морщинистом лице чуть заметно обозначилась улыбка.
— Это так и мы с тобой попытаемся оправдаться. Он сожалеет, что не тех отстреливал, а мы — что допустили к власти сомнительных людей по их безукоризненным анкетным данным. Коль пролетарского происхождения, дескать, значит, наш. А то, что он пьяница и неуч, падкий до баб и жадный до денег, прощали: ведь пролетарского корня. Да и как не прощать, ведь на торжественных собраниях громче других пел Михалкова: «Мы делу Ленина и Сталина верны». А что у рвущегося к власти внутри, было только Богу известно. На Востоке я присматривался к институту старейшин. Мудрые старцы, входя в могилу, никогда не кривили душой: говорили то, что есть и что может случиться. Мы, к нашему несчастью, пророков отстреливали или же загоняли в психушку — это правда, но никогда им не позволяли изрекать истину. Как же: мы смотрим только вперед, а они то и дело назад оглядываются. Умели бы мы осмысливать прошлое, гляди, в любом деятеле безошибочно увидели бы, чем он кончит. Мудрые старцы все это видели, но им не позволяли высказываться. А мудрых в России, не знаю, как на Украине, давно презирают. Пока еще держится Кавказ, отчасти Средняя Азия, но и там уже аксакалам затыкают глотки, в частности, скудной пенсией: молчи, старик, ты свое отговорил. А он лишь свое отмолчал. Это относится и к нашему брату-чекисту. Отмолчались мы, Григорович, вот нас и разогнали. Так когда-то случилось и с большевистским институтом старейшин. Было такое общество — старых большевиков. Уж больно язвительно эти старцы критиковали товарища Сталина. Спасибо, большинству из них дали умереть естественной смертью, хотя и под домашним арестом. Как сейчас дают некоторым маршалам. А вот вздумал Верховный Совет покритиковать президента, тот предоставил слово своим защитникам — танковым пушкам.