Григорий Антонович озабоченно спрашивал:
— О семье что-либо узнал?
— Узнавал у замдиректора по режиму. Да толку…
— Писал?
— Пытался. Но меня предупредили: ваши письма все равно не дойдут. Потерпите… Вот я и терплю.
— А на родину тянет? Так ведь?
— Родина это родина, — с грустью отвечал профессор. — Если бы в госпитале не признался, что я эпидемиолог, уже, может, давно был бы дома…
Из их разговоров Ваня узнал, что в Америке живет мальчик, его одногодок и очень на него похожий.
Однажды, будучи в гостях у своего товарища Славки Ажипы, он похвалился, что у него есть двойник и живет он не где-нибудь, а в самом всемирно известном городе Чикаго
— Батько, слышишь? Ванька говорит, что в Америке есть еще один такой же, как Ванька. Чуть ли не копия, — сказал Славка, хохотнув.
Из кабинета вышел Славкин отец, высокий, крупный, с пышными усами, не по годам седой. На нем были серые брюки с синим кантом и белая нательная рубашка. Его куртка с погонами полковника и с орденскими планками висела тут же, в зале, на спинке стула. Крупным волевым лицом и мускулистой фигурой он напоминал богатыря Ивана Поддубного. Портрет известного силача висел в спортивном зале школы наряду с портретами других русских богатырей. Славкин отец, Тарас Онуфриевич Ажипа, возглавлял городское Управление госбезопасности. В Прикордонном он был человеком особым. При нем даже начальники почтовых ящиков говорили тихо, следя за каждым своим словом.
— Ты, Ваня, никак фантазируешь? — обратился он к товарищу своего сына. В его пышных усах гнездилась теплая усмешка. Ваню Коваля он знал как башковитого мальчика, который по химии и особенно по английскому языку подтягивал его Славку.
— Это правда, Тарас Онуфриевич, — подтвердил Ваня. — Мой двойник — сын профессора Холодца.
Полковник Ажипа знал всех крупных специалистов и знал, как в Прикордонном оказался американец Дональд Смит, взявший фамилию своей украинской супруги.
Этот короткий и, казалось, ни к чему не обязывающий разговор с первым чекистом города стал отправной точкой будущей работы Ивана Коваля.
Несколько месяцев спустя после этого разговора пригласили профессора Холодца в Комитет государственной безопасности. Там ему показали фотографию.
— Узнаете?
— Да, это мой сын. Где вы его сфотографировали? — заволновался профессор, теребя в руках зеленую фетровую шляпу, тогда очень модную в Прикордонном. — Что с ним?
— С вашим сыном все в порядке, — ответили в Комитете. — А сфотографировали его по месту жительства.
Профессора расстроила фотография. Он узнал на фотографии окна своей чикагской квартиры и даже цветы на подоконнике.
— А Доротти, жена моя, она жива?
— Жива, — сказали ему. — Доротти замужем. На вашего сына получает пенсию. Ей сообщили, что вы погибли в Треблинке. В последний раз вас видели перед отправкой в крематорий. Товарищи по бараку вам обеспечили побег.
— Да, — это он запомнил на всю жизнь, — меня зарыли в пепел и вывезли за лагерь. Пеплом из крематория поляки удобряли поля. На этих полях выращивали капусту. Со мной тогда бежали двое: Микола и Оверко.
— Один из них — чекист, — подтвердили в Комитете. Профессор Дональд Смит вспомнил, что с ними он был откровенен, и, может, этот чекист и повлиял на его судьбу, лишив его родины.
А теперь вот опять заинтересовались. Показали фотографии сына, сообщили о жене. Зачем? Томить неизвестностью не стали.
— У нас к вам просьба, — сказали в Комитете. — Вы достаточно хорошо знаете ученика пятой школы Ивана Коваля. Дружите с его отцом. Просьба такая: когда будете гостить в семье Коваля, знакомьте мальчика с городом Чикаго, рассказывайте ему о вашей чикагской семье, о ваших знакомых. Ну и нас о них ставьте в известность. Мы, со своей стороны, обещаем вам, что вы скоро встретитесь со своим сыном. Конечно, в Советском Союзе.
— Хорошо, — согласился профессор Холодец. — Только, если можно, фото сына… — и дрожащей рукой притронулся к снимку.
В Комитете разрешили снимок взять на память. Возвращался профессор к себе на квартиру, душа его пела: он скоро увидит сына!
С Джоном Смитом Иван Григорьевич встретился, когда они оба были студентами: один учился в Москве, другой — в Чикаго. Встретились в Болгарии на Золотых Песках. Там провели они лето. Студент Коваль, к тому времени чекист, входил в роль Джона Смита. Из Болгарии они вылетели в Москву. Джон доучивался в Москве, в медицинском институте. В Чикаго он взял на два года академический отпуск по болезни.