- Я пять раз тебя встречал, Катя.
- Здесь?
- Где же еще. Я не знаю, где ты живешь.
- Так я же в центральную проходную обычно выхожу. Там мне ближе. Надо же, какой смешной...
А тебе идет форма.
Тут он и высказался, не мешкая:
- Катя, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Мама моя, милая, нежная, гордая, певучая мама
моя, как ты ответила? Ты не сказала, жеманясь: "Ах, мы так мало с вами знакомы"; ты не сказала: "Это так неожиданно, мне надо подумать"; ты не сказала:
"Ой, мне надо купить к ужину картошки"; ты не смалодушничала, не покривила душой, не мучила отца; порозовев от мороза и смущения, ты покорно шепнула: "Я тоже очень хочу быть твоей женой".
Это любовь была. Самое то, чем жив человек.
Прозрачная и глубокая, как воздух. Она не обманывает смелых и прекраснодушных.
Мама много раз (особенно часто после смерти отца) повторяла эту историю. "Хочу, чтобы ты стала моей женой!". "Очень хочу быть твоей женой!" Заводская девочка в сером шерстяном платке поверх тоненькой яркой косынки - и ослепительный, с холодеющими в щегольских сапожках ступнями курсант.
Мои мать и отец. В скверике. Сто лет назад.
Мама говорила, что влюбилась в отца в ту же минуту, как увидела слезы на его слящем лице. В скверике.
Неужто и впрямь вас я никогда больше не увижу?
Где вы оба, отец и мать? Вы реальны в моих снах, а в самой реальности вас нет. Хотел бы я встретить того, кто шутит над нами эти проклятые шутки.
Разбудил меня телефонный звонок. Мельком взглянув на часы - седьмой час, - поднял трубку.
- Алло, Семенов? - голос телефонистки ни с чьим другим не спутаешь.
- Да, слушаю.
- С вами будет говорить Москва.
Пятиминутная пауза, заполненная возбуждающими скрипами и шорохами эфира, и вот оно - благодушное покашливание Владлена Осиповича, дорогого шефа.
- Виктор Андреевич, ну как у тебя?
- Спасибо, Владлен Осипович. Немножко голова побаливает, боюсь, не застудился ли. Вчера на пляже загорал, с непривычки, знаете ли, мог переборщить.
- Виктор, учти, разговор междугородный -пятнадцать копеек за минуту.
- Так вы же по служебному звоните?
- Государство - это мы, товарищ Семенов. Давай, пожалуйста, без фанаберии, ближе к делу.
- Вам кто просигналил? Никорук?
Покашливание, треск, грозовые помехи. В любую минуту могу бросить трубку, а потом сослаться на неисправность линии. Это хорошо, отступление обеспечено.
- Федор Николаевич обеспокоен твоей бурной деятельностью. Говорит, что ты превышаешь полномочия. Что там у тебя?
- Пока ничего, Владлен Осипович. Провожу раскопки. Думаю, понадобится еще денька четыре-пять.
- Виктор Андреевич, слышишь меня?
- Хорошо слышу, как из соседнего номера. Вы не в гостинице?
- Послушай, Виктор. Ты никаких особенно экстравагантных ходов не делай. Выяснишь и домой.
Здесь на месте решим.
- Спросить хочу, Владлен Осипович. Все раньше как-то забывал. Вы с Федором Николаевичем старинные приятели?
Пауза, потрескивание. Вопросик, конечно, с наглинкой.
- Виктор, мне твое настроение не нравится. Ты что, в самом деле заболел?
- Просквозило малость на ветру. В коридорах всюду дует. Но сам город замечательный. Филиал Сочи. Только что моря нет. Зато какой парк, какое озеро. Да что я вам рассказываю, вы лучше меня знаете.
Я потянулся за стаканом, хлебнул водички.
- Хорошо, Семенов. Я чувствую, вы не в настроении. Завтра еще позвоню. Только помни, Виктор, есть техническая проблема и есть сложнейшие человеческие взаимоотношения. Не надо их в кучу смешивать.
- Жалеете, что меня послали?
- Хм-хм!
- Я не подведу, Владлен Осипович.
- Спасибо, Виктор. До завтра. Прими на ночь чего-нибудь. Аспирину там, что ли. Или сульфадиметоксинчик тяпни.
- Я по-русски привык лечиться. Огненной водицей .
На прощание доброжелательный смех, точно похлопывание по плечу. Отбой.
Только повесил трубку, приятно возбужденный разговором с начальством, снова звонок. Ожила моя временная обитель. Капитанов Владимир Захаровичсобственной персоной, фигурально говоря. Тон не так чтобы задушевный и братский, но деликатный.
- Что же вы ко мне не заглянули, Виктор Андреевич?
- А что такое?
- Просто так. Попутно.
Я представил, как Капитанов держит трубку в богатырской руке, как силится удержаться в рамках светского политеса.
- Виктор Андреевич, говорят, вы с лесенки вчера упали?
Хорошо поставлена информационная служба в группе.
- Было дело. Всю физию себе раскорябал.
- Может, врача вызвать?
- Спасибо, обойдусь.
- Ну тогда до свидания. Не переутомляйте себя, Виктор Андреевич. Это хорошо, что благополучно обошлось, а то ведь по-разному с лесенок падают.
- Всего доброго.
Нервничает, подумал я, нервничает Капитанов, все от нервов. И звонок, и угроза. Неужели Шутов ему доложился? Невероятно. Грош мне тогда цена. А про лесенку кто сказал? Шурочка?
С улыбкой я вообразил, как после беседы со мной каждый сотрудник сломя голову мчится к Капитанову. Бежит, задыхаясь, тучный Давыдюк, переливается с этажа на этаж, шурша пиджаком, многажды излеченный от алкоголизма Прохоров, горделивой походкой, соперничая остротой плеч с прямоугольниками дверей, плывет Шацкая -товарищ Капитанов всех внимательно выслушивает, сопоставляет данные, делает выводы. Я ни в чем не ошибусь, Владимир Захарович, да и не во мне теперь дело. Вопрос-то ясный, как утро. Задачка для первоклассника, и ответ сияет огромными буквами на обложке. Мы все знаем ответ.
Зачем только понадобился мой приезд?
Существует техническая проблема, сказал умнейший Перегудов, и существует человеческая.
Нет, никогда они не существовали отдельно.
Я смотрел на телефон в непонятной уверенности, что сейчас он опять затрезвонит. Непременно будет третий звонок. Я болезненно ощущал, как кто-то медленно, в раздумье раскручивает диск. Пальчик в отверстие-раз, пальчик в отверстие - два. Ну!
- Алло, это вы, Виктор Андреевич?
- Добрый вечер, Шурочка. Хорошо, что ты позвонила. В чужом городе все чужие, и вдруг - вечерний звонок, как улыбка друга. Это ты сказала Капитанову, что я с лесенки звезданулся?
- Не надо было?
- Почему не надо. Событие важное, чем больше людей будет знать, тем лучше. А он тебе что сказал?