- Знаешь, она очень просила, мы не виделись сто лет. Это моя лучшая подруга, учились вместе.
- И чем же вы занимались, когда встретились после долгой разлуки?
- Ничем. Поговорили, она рыбу приготовила - такая вкуснятина. Ой, Витечка, она так готовит здоровой Хочешь, поедем к ней? У нее спирт есть.
Я отпихнул ее настойчивые руки.
- А ребят с вами много было?
- Что ты, у нее же муж.
- У тебя тоже муж.
Она беспомощно заморгала; такая вдруг горькая безнадежность отразилась на ее лице, что проняло меня, старого дурака.
- Ты, давай, Наталья, не гримасничай, а скажи мне лучше, почему ты такая?
- Какая?
Руками я обрисовал в воздухе шар.
- Толстая, что ли?
- Не строй из себя идиотку.
- Я не понимаю, Витя.
Сам я тоже не знал, чего от нее теперь добиваюсь, уже я размяк, оттаял и, как блин, готов был шлепнуться на сковородку. Сладкие потекли минуты, безвозвратные...
Вернулся муж. Наташа сообщила об этом по телефону.
- Витя, что мне делать?
- Откуда я знаю. Приберись, постирай ему. борщ приготовь, спать уложи. Знаешь, приголубь.
- Не хочу.
- Ладно, мне некогда, я на работе.
- Ты во сколько придешь?
- Какая тебе разница?
Положил я трубку и задумался. По обрывочным сведениям я к тому времени составил, так сказать, словесный портрет ее мужа. Высокий, сильный мужчина, доктор наук, геолог, сорока трех лет. Не нытик/ не слюнтяй. Подсознательно я готовил себя к встрече с ним. Что ж, я не собирался прятаться. Стоила бы игра свеч. Стоила бы.
В сущности, кто такая Наталья? Нужен ли я ей?
И нужна ли она мне? Вот сейчас к ней приехал муж, они будут жить вместе, спать вместе, а я вполне спокоен. Сердце мое спокойно, и совесть чиста. Как это понять? А как себя чувствует Наталья? Скорее всего, как обычно: хлопает своими глазищами, улыбается.
Сразу после работы я приехал домой. Предчувствие не обмануло. Не успел разжарить кулинарный шницель, как явился он - муж Натальи Олеговны, загорелый, обветренный первопроходец.
Про него я сразу понял: сумасшедший, хотя бы потому, что в руках он держал букет алых гвоздик.
- Мне, что ли, цветы? - поинтересовался я.
- Вам, вам. Берите. Я из экспедиции привез целую корзину. Берите!
Мне не надо было спрашивать, кто он. Сам сообразил. Звали его Николай Петрович.
Я провел его в комнату и усадил в кресло. Он тут же извлек из внутреннего кармана бутылку молдавского коньяка. Угнездился в кресле плотно, с комфортом.
- Про меня вам кто сказал? Наталья Олеговна?
- Что вы! - смущенный взмах руки. - Она не скажет. Соседка, Кира Яковлевна. Эта все про всех знает. Прохиндейка такая. Да и чего тут знать, через три дома-то.
- Действительно, - согласился я, устанавливая перед ним на шахматном столике рюмки и тарелочку с лимоном. - Водой не запиваете?
- Что вы, что вы!
Бить он меня пока не собирался, настроен был дружелюбно, а некоторое дрожание голоса, нервное мельтешение рук и смущенный взгляд я отнес на счет необычности ситуации. Честно говоря, Николай Петрович мне сразу приглянулся -тихий, доверчивый сумасшедший, с синими быстрыми глазами и плечами тяжелоатлета. На любом конкурсе красоты он мог дать мне сто очков вперед. Когда уж мы выпили да разговорились, я и совсем его полюбил. До самого ухода он так и не оправился от своей застенчивости, коньячок прихлебывал осторожно, аккуратно, лимон сосал беззвучно и следил за каждым своим движением, точно боясь что-нибудь невзначай опрокинуть или поломать. Тактичный милый богатырь. Много рассказывал про свою работу, как они там лазят по первобытным местам, как живут по-брагски, как мечтают о перспективах разработки природных богатств. Несколько смешных историй кстати припомнил. Судя по всему, жизнь его не баловала, он ее горбом таранил и теперь дотаранил до докторской диссертации.
Он сказал, что вернулся всего на три дня, уладить кое-какие детали с консерваторами из министерства.
Скоро сезон, сказал он, возможно, решающий для него лично сезон, а еще ни черта не подготовлено. Он сказал - денег нет, очень мало денег.
- Денег всегда мало, - сочувственно огорчился я. - И негде их взять.
Про Наталью Олеговну было сказано всего несколько фраз.
- Вы не подумайте, - заметил Николай Петрович, - я не какой-то там неандерталец. Все прекрасно понимаю. И даже, представьте, не возмущаюсь. Я знал, на что шел. Но Наташу я люблю. И дочь у нас...
Хочу уверить, если ей будет плохо - я вас раздавлю насмерть, вот, - он в мечтательном безумии протянул руки к окну, - этими руками... Можете мне поверить на слово. - И добавил совсем уж в мягком забытьи:- Убью тебя, милый человек, как бешеную собаку.
Я не успел отреагировать на угрозу, потому что он тут же сменил тему. Я слушал его интеллигентное дребезжание и жалел его, такого сильного, интересного человека, вынужденного ломать комедию; и себя жалел, за то, что должен его слушать и хлестать без времени коньяк. Я чокался с Николаем Петровичем и видел, любая женщина, даже если не полюбит, будет счастлива связать с ним свою судьбу. Он был из тех, которых мало. Что же такое случилось с Натальей Олеговной? Почему не хочет она с ним быть? Неужели потому только, что силен над женским естеством гнусный закон "с глаз долой - из сердца вон"? Но сейчас-то он здесь, на глазах, дома. Красивый и обаятельный, умеющий раздавить врага насмерть могучими руками. И не она ли сказала утром: "Не хочу!"
Я посоветовал ей: "Стирай ему, спи с ним!" - а она ответила с угрюмой тоской: "Не хочу!" Чего же ты ищешь, Натальюшка, во мне? Я никак не лучше Николая Петровича.
Николай Петрович покинул меня с миром. Руки он не подал, но откланялся вежливо. На прощанье глянул - как ножом пырнул. Наверное, посетовал напоследок, что волею судеб мы поставлены в культурные отношения и он не может попросту звездануть меня кулачищем по башке.
Все-таки он приходил меня пугануть. Не иначе.
Пугануть и оглядеться, прикинуть - велика ли опасность.
Поздно вечером позвонила Наташа.
- Он уедет через три дня.
- Кто он?
- Муж, кто же еще.
- А сейчас он где?
- В ванной.
- Готовится, значит, ко сну. Ты-то почему медлишь. Быстрее в постель!
- Хочешь, я сейчас к тебе приду?
- Чего ты от меня ждешь, Натали? Чтобы я на тебе женился?
Там, через три дома - молчание и глубокое дыхание. Там переживают мой цинизм. Наконец: