- Ты что, Леночек?
Повернулась ко мне - в руке гребешок. Я понял, взял у нее гребешок, сел на низенькую скамеечку и стал ее причесывать. Легкие светлые кудри проскальзывали сквозь зубчики, как песок. Головка пахла свежим мылом. Она стояла, твердо упершись сандалетами в пол. Маленькая грациозная женщина, чудо!
- Все, - сказал я. - Полный порядок.
- А бант? - спросила она удивленно.
Я завязал ей бант - широкую голубую ленту - пышным узлом. Руки у меня слегка дрожали, и сердце подкатывало под ребра. В любую минуту могла появиться Наташа.
- Может быть, ее мама зайдет попозже, - обратился я к воспитательнице. - Мы не очень четко договорились. Вы скажите, что девочку забрал Виктор Андреевич, как она просила.
- Хорошо... Лена, до свидания!
- До свидания, Тамара Яковлевна.
На улице девочка по-хозяйски взяла меня за палец своей мягкой лапкой:
- Сейчас мы пойдем к маме, да?
- Как хочешь. А можем сходить в кино. Или еще куда-нибудь. Как хочешь.
"Самое правильное, - подумал я, - вернуть ее обратно, пока не поздно". Я вдруг почувствовал безотчетный непонятный страх, жгучее беспокойство. Рядом со мной вышагивала сама доверчивость, сама невинность. Кто я такой, чтобы она так безмятежно держала меня за палец? Наталья может окончательно рехнуться, не найдя дочь на месте. Что я делаю, болван?
- Ну, так как? - спросил я.
- А мама не будет сердиться?
- Если и будет, то только на меня.
- Дядя Витя, тогда... тогда давай поедем в парк.
- Зачем?
- Там такие есть качели... и еще много всего. Там очень весело. Мы быстро-быстро там побудем, совсем немного.
Мы сели в такси и поехали.
Поехали. Лена смотрела в окно, показывала пальчиком, вскрикивала: "Ой какая собачка!", "Ой, дядя Витя, вон река!". Она оживилась, подпрыгивала на сиденье, теребила мой рукав. Из глаз - искры счастья.
Какая-то сила, которой не было названия, руководила мной, и я слепо ей подчинялся. Сначала я собирался забрать Леночку к себе домой и там ждать звонка Натальи. Она бы позвонила, я бы сказал: "Да, наша дочка у меня. Мы играем в шашки". Или что-нибудь в этом роде.
Теперь мы ехали в парк имени Горького кататься на качелях. И это было, наверное, правильно. Ребенок устал за неделю, ему нужно развлечься. И я тоже устал. И мне надо развеяться. Куда же нам ехать, как не в парк. Пусть Наталья побесится, пусть. Ей полезно...
Я испытывал злое удовольствие, представляя, как она мечется по детскому садику, как раздраженно набирает мой номер, а там - гудки, длинные гудки.
Очень освежает. Я их наслушался досыта, теперь твоя очередь. Кушай на здоровье! То-то слетит спесь твоего царственного равнодушия, то-то ты завертишься, дорогая, как грешница на сковородке. Очень рад за тебя. Очеловечься маленько. В любви важно нанести удар побольнее. Ведь так ты считаешь? Что ж, испытай на себе. Скажешь, ребенок - запрещенный прием?
А любовником пугать -не запрещенный? А бесценный платок, изделие инвалидной артели, в урну - не запрещенный? Все хорошо, что больно. Поспевай подставлять бока. Я тебе еще и не то устрою. Дай только время...
Видимо, не слишком добрая улыбка проступила на моем лице, потому что Леночка случайно взглянула, еще раз взглянула, отодвинулась:
- Дядя Витя, ты чего так смеешься?
- Как?
- Как волк. Ты разве злой?
О, ясновидящие детские очи!
- Нет, я очень добрый.
- Дядя Витя, а почему ты к нам давно не приходил?
- Уезжал в другой город.
Леночка устала смотреть в окно, вздохнула и сказала:
- Знаешь, мне тоже хочется уехать...
- Куда же это, малыш?
- Далеко. И не ходить в детский сад.
- Тебе не нравится в детском саду?
- Не очень нравится. Мальчишки дерутся. Мишка Кленин - такой прямо бандит. По нему давно тюрьма плачет... Дядя Витя, а как это "тюрьма плачет"?
У нее слезки текут, как у детей?
- Кто это тебе так сказал про Мишу?
- Нянька наша. Она говорит, по Мишке тюрьма плачет и по Сашке. Но Сашка лучше Мишки. Он за меня два раза заступался. Он хороший мальчик. Нянечка говорит, разрази вас гром, черти окаянные.
Дядя Витя, как это гром может разразить? А разразить какой болезнью? Гриппом?
- Нянечка у вас, видать, добродушная женщина?
- Да. Она добродушная.
Водитель подмигнул мне в зеркальце:
- С этим народом кто хошь голову потеряет.
Леночка сама ему ответила:
- Голову нельзя потерять, она на шее крепко прикреплена. Мишка пробовал у меня оторвать голову, тянул, тянул, а так и не оторвал. Он сказал, потом еще раз попробует, после чая. Но забыл попробовать.
От печального воспоминания Леночка взгрустнула и опять уткнулась в окно. Мне страшно хотелось взять ее на руки, прижать к себе худенькое тельце, погладить по светлой головке, утешить. Но я не посмел...
У первого же киоска Лена остановилась и потребовала:
- Купи мне мороженое!
Именно потребовала, а не попросила, и искоса внимательно следила за моей реакцией. Я был в затруднении. Тогда она сразу сменила тон:
- Дядя Витя, купи мне, пожалуйста, мороженое.
Вон то - в пакетике. Я его так люблю. Оно кисленькое. И себе тоже купи. Увидишь, какое вкусное. У тебя есть денежки?
- Деньги-то есть, но я не знаю, можно ли тебе...
- Можно, можно.
Купил ей мороженое, какое она хотела. Леночка спешила, порхал ее алый язычок, слизывала мороженое с пальцев, с ладошек. Смешно оттопырила локти и нагнулась, чтобы капало на землю.
- Вот видишь, - сказал я. - Дай сюда, а то вся заляпаешься.
- Не дам! - она отступила, продолжая судорожно глотать и лизать.
- Что же ты такая жадина?
Она глотала, давилась холодом, устремив на меня налившийся слезами взгляд.
- Не торопись, горло простудишь.
- Ммм...
Расправившись со стаканчиком, Леночка дожевала и вафельное донышко и протянула мне обе ручки.
Я достал платок и оттер с ее розовых пальчиков липкость и холод.
- Я не жадина, - сказала она с запоздалой обидой. - Я всем даю свои игрушки поиграть. А Мишка никогда не дает. А у него только и есть одна машина и два солдатика. А солдатикам Мишка руки отломал и сказал: они ранены в бою.
В парке имени Горького я когда-то впервые поцеловал девушку. Было лето после десятого класса, мы с приятелями чуть ли не каждый вечер ездили сюда в поисках приключений. И мы их находили. Еще бы не найти приключения стайке щенков, возомнивших себя мужчинами и без устали шныряющих по аллеям, втягивая чуткими ноздрями упоительные звуки вечерней жизни. На большой арене бесплатные танцы, играл духовой оркестр. Тут собиралась тьма-тьмущая народу, тут знакомились, договаривались о встрече, задирались, сводили мгновенные счеты. Тут однажды мне чуть не проломили череп железной трубкой. По всему парку катилась музыка, сверкали аттракционы, раздавались таинственные оклики, вспыхивали петарды.