прибытия на узловые станции. Два участка
промчались быстро – вот и стоим теперь. Машинист
русский, а какой русский не любит быструю езду?
- Ого! Классики?
- Какие классики? Я в классики играла до четвертого
класса.
- Как Вас зовут, девушка?
- Меня - Катя.
- Катя, эта фраза из “Мертвых душ” Гоголя.
- А! В школе проходили, но я не читала.
“Это понятно”, - подумал, улыбаясь, Володя и начал
ретироваться.
- Чаю хотите? – спросила проводница, пытаясь
любым способом остановить его.
- Я бы поел чего-нибудь. Вагон-ресторан в поезде
есть?
- Есть, но он закрыт на переучет. У нас по всей
линии переучет сегодня.
Поезд тронулся. Володя лежал на спине на
второй полке и никак не мог уснуть из-за сильного
чувства голода. Кроме того, Иброхимов, лежащий на
второй полке напротив, сильно храпел. Мысли, как
182
всегда, возвращались к Москве. Отец Люды –
штабной генерал – хоть и бросил их с матерью почти
сразу же после ее рождения, но с дочерью общался
постоянно. Он пообещал вызвать его через год для
службы в Москве, но и от Володи потребовал
обещания жениться.
И вот уже год прошел, а он здесь. Правда, месяц
назад, как сообщил ему его связист, кто-то позвонил
командиру части из Генерального штаба и спросил,
как служит лейтенант Ловиков. Командир, уверял
связист, чуть не обделался: стоял навытяжку и
отрапортовал, что лейтенант служит хорошо. Это,
конечно, первая приятная весточка, но что дальше?
“Служит хорошо”, - улыбнулся Володя, - “ а три раза
по пять суток на губе – это не считается? А
постоянные
взыскания...”.
Сразу
сообразил
командир, что лучше сказать “хорошо”.
Служба в такой дыре после Германии – что может
быть хуже, хотя, конечно, командование со всеми так
поступает, вне зависимости от провинностей, по
принципу: покайфовал – отдай долг Родине в
“боевых” условиях.
Из Лейпцига он должен был лететь с пересадкой
в Минводах, но на свой страх и риск рванул в
Москву. Кстати, здесь в штабе части никто в этом не
стал разбираться. В Москве Володя взял такси и
вскоре звонил в знакомую дверь. Открыла мать
Люды, которая к нему очень хорошо относилась. В
глазах ее промелькнули радость и смущение,
одновременно. В квартире, кроме Люды, оказался
какой-то капитан. Люда изобразила радость, а
капитан быстро засобирался. Как потом уверяла она
183
– это посыльный от папы. Володя не имел никакого
настроения разбираться. Испытывая чувство вины,
она позвонила отцу в тот же день, и тот назначил
встречу в Центральном парке, который был
недалеко от его работы. В парк генерал пришел с
двумя солдатами охраны. Там он и дал обещание
вызвать Володю через год. Солдаты при этом стояли
в сторонке, с интересом поглядывая на проходящих
мимо девушек. Знал бы он, что это за год... а, может
быть, он и там побывал когда-то – все возможно.
Поезд снова остановился. Володя выглянул, не
слезая с полки, в открытое верхнее окошечко в купе.
Пейзаж знакомый: песок и верблюжья колючка.
Кстати, как оказалось, прекрасное средство против
расстройства желудка – лучше всякого лекарства.
Особенно она выручала на учениях и в полевом
лагере в Геок-Тепе. Там этот отвар солдаты пили
каждый день вместо чая. Ведь при такой жаре в еде
кишела всякая зараза и бедные желудки солдатиков
сильно расстраивались...
“Тьфу ты!” - подумал Володя. – “Лезет в голову одно
дерьмо. Что мы стоим опять?”.
Послышалось конское ржание. В окошечко он увидел
двух туркменов, одетых в темные халаты. На голове
их красовались огромные черные мохнатые папахи.
Говорят, что они спасают головы жителей пустыни
летом от жары, а зимой от холода.
В проходе появился сержант Павлов.
- Товарищ лейтенант, я узнал, что вагон-ресторан на
переучете, а Вы не завтракали и не обедали. Я вот
тут принес банку тушенки и хлеб...
184
- Забери это. Я как-нибудь до Красноводска
дотерплю, - сказал Володя и повернулся к стенке.
“Мне еще ни хватало сесть им на голову”, - подумал
он. – “Позор будет на всю Европу. Засмеют потом.
Нет уж, потерпим. Чайку вот только надо выпить
пару стаканов для притупления, так сказать,