Глеб хмыкнул и потянулся за сигаретами. Прикурил сразу две: одну себе, другую Татке.
Та с удовольствием затянулась, кивнула с благодарностью.
— Ну, а если серьезно, — спасибо… Давно так не трахалась. У тебя там что, штырь какой зашит, что ли? Только кончишь — и по новой… Часа четыре с меня не слезал…
Глеб, неожиданно для себя самого, смутился.
— Серьезно?
— Серьезней не бывает. Я даже пососать твою красотищу как следует не успела: опрокинул на спину, и как давай наяривать! Потом перевернул — и по новой. Не разбирая, в какое отверстие бедную девушку имеешь. Я, наверное, раз семь кончила, как десятиклассница. А попка, между прочим, до сих пор болит… Разворотил там все, аж, по-моему, до кровищи…
Глеб, бедолага, покраснел.
До самых корней волос:
— Слышь, Тат… Ты извини меня, дурака. У меня просто женщины два месяца не было. Я ж только что из Чечни…
— Ты что, с ума спрыгнул, — «извини»! Я такое «извини» тебе устрою!! Я ж говорю — семь раз кончила, такой кайф получила, а он — «извини»… Ой… — Татка распахнула еще шире свои и так невозможно большие серые глазищи. — Ой… Два месяца?! Ты что, серьезно, два месяца ни с кем не трахался? Вообще?!!
Глеб неожиданно расхохотался.
— Ну ты, Наташка, даешь… Я ж тебе говорю, только вчера из Чечни прилетел, из командировки. Кого я там трахать мог, Басаева, покойничка, что ли? Или самого Масхадова?
— Бедненький… — Татка гибко соскользнула к нему на пол, потерлась носом о загорелое плечо, потом скользнула ниже и, преодолевая слабое сопротивление, начала деловито расстегивать болты на стареньких домашних «ливайсах». — Бедненький… Два месяца! А я-то, дура… Сейчас-сейчас… Ой, какой он у тебя красивый, я ночью-то и не разглядела…
Глеб откинулся назад и оперся голой спиной о любимое кожаное кресло. Сопротивляться было лениво, да и, честно говоря, бесполезно. Пусть ее радуется девка…
И голова, к тому же, прошла.
Думать о будущем почему-то не хотелось совершенно…
Рассчитывать на то, что Татка помимо всего прочего еще и завтраком приличным накормит, увы, не приходилось. От таких роскошных телок сосисечно-яичных дел ждут только законченные кретины. Впрочем, кретинам такие телки, как правило, и не попадаются.
Или сбегают от них впереди собственного визга.
Чашечка кофе, сигаретка, умелый макияж, легкий поцелуй в щечку…
Каменное лицо охранника на лестничной клетке: он что, интересно, здесь всю ночь простоял, бедолага?
— Пока.
— Пока, мой сладенький…
И — цок-цок-цок — каблучки по ступенечкам…
Глеб еще немного постоял, потом захлопнул дверь и побрел на кухню: совать сосиски в микроволновку.
А что делать?
Жрать-то хочется…
А в Останкино буфет только в двенадцать часов открывается.
Ждать и ждать…
Глава 3
Родная редакция встретила Глеба изощренным женским матом: Ленка Скворцова, звезда эфира, любимица бабушек и мечта сексуально озабоченных тинэйджеров всей нашей необъятной Родины, общалась с искренне любимым начальством.
Без мата Ленка обходилась только в двух случаях: в прямом эфире и когда интервьюировала больших шишек.
Большие шишки относились к ней, как бабушки и как тинэйджеры одновременно.
Но приставать даже и не пытались.
Слишком свежа в памяти была давняя история, когда Леночку один такой депутатско-министерский деятель решил разложить прямо на столе своего роскошного кабинета. Девушка сделала вид, что расслабилась и собралась получать удовольствие, но в самый ответственный момент так двинула острой коленкой чуть пониже предмета депутатской гордости, что тот даже заорать как следует не смог.
Только воздух ртом ловил минут эдак пять-десять….
А Ленка тем временем, воспользовавшись паузой, деловито привела себя в порядок и очень внятно обрисовала недоумку свой рабочий график: там значились встречи и беседы с такими людьми, фамилии которых произвели на скудный депутатский умишко впечатление даже большее, чем вполне себе симпатичная Леночкина коленка — на депутатские яйца.
Депутат сник.
Правда, общения с Каналом избегать начал, но это уже его личные проблемы.