К сожалению, я должен отметить, что из полученного урока он не сделал никаких выводов. Может быть, потому, что ему было некогда — перед первым выходом в море у старшего помощника всегда бывает много работы.
Как бы то ни было, за ужином, взглянув на минера Синько и сидевшего рядом с ним тоже только что выпущенного из училища вахтенного начальника Рафаилова, он недовольно поморщился.
Оба они сидели в новеньких тужурках, точно собирались на берег, а ему отлично было известно, что они никуда не пойдут и после ужина снимут свои тужурки. Кому это было нужно? На кой черт они каждый раз переодевались, когда шли к столу?
Он сам сидел на своем председательском месте в простом рабочем кителе, и парадный вид молодых командиров его раздражал.
Не его одного, впрочем. Жорж Левидов тоже все время неодобрительно посматривал на Синько и Рафаилова и вдруг, набравшись храбрости, заявил:
— Не понимаю, зачем нам ножи подали.
На ужин была отварная треска с картофелем, и Жорж Левидов хотел осторожно намекнуть незнакомому со светскими правилами Рафаилову, что ножом ее резать не полагается.
Намек его, однако, понят не был. Рафаилов ножа из рук не выпустил и продолжал есть с аппетитом. И никто из присутствовавших не пожелал начать дискуссию о правилах хорошего тона.
Наконец комиссар Лукьянов протянул тарелку за прибавкой и сказал:
— Завтра устроим общее собрание.
— В одиннадцать, — подтвердил командир Шестовский.
18
Сильная струя воды била по палубе, по надстройкам, по висевшему на шлюпбалках моторному катеру. Белая пена шипела под ногами, брызги летели в лицо, и тонкая водяная пыль, сверкая всеми цветами радуги, висела в воздухе.
Палубу осушали швабрами и стирками — деревянными с полоской резины лопатками, медь чистили тертым кирпичом, незакрашенные части орудий и торпедных аппаратов протирали ветошью.
Боцман Илья Герасимович степенно прохаживался из конца в конец по всей верхней палубе и тонким голосом покрикивал:
— Веселей! Веселей! Кончать надо!
И молодежь работала весело. Тоже покрикивала и даже смеялась, но главным образом чистила, скребла и протирала. Словом, старший помощник капитана Василий Андреевич Бахметьев имел все основания быть довольным приборкой.
Уже гудели вентиляторы и горячий воздух маслянистым маревом поднимался над трубами. Уже весь корабль был приведен в порядок и все, как надлежит, закреплено по-походному. Уже молодой минер Синько вместе со своими подчиненными заканчивал изготовление торпед к выстрелу.
Он действовал уверенно и спокойно. Даже своего главного старшину иногда останавливал:
— По порядку. Если сразу все делать, что-нибудь забудем.
А один раз взял ключ у торпедиста, мгновенно установил прибор расстояния, сразу же снова сбил установку и потребовал, чтобы торпедист опять все проделал.
Бахметьев не отрываясь на него смотрел. Когда-то, очень давно, он тоже пришел на миноносец молодым минером. И ни черта, в сущности, не знал. Вынужден был учиться у своего старшины Семена Плетнева.
Почему этот Синько так ловко распоряжается? Неужели сейчас выпускают лучших минеров, чем в его время из его корпуса?
— Вы хорошо знаете свое дело, — сказал Бахметьев, и минеру Синько его похвала, видимо, была приятной.
— Немного знаю, — ответил он и, точно извиняясь, добавил: — Я до училища три года старшиной плавал на этом самом миноносце.
Значит, Синько был из тех, кого раньше называли нижними чинами и не считали людьми. Очень хорошо, что времена переменились. Флот на этом определенно выигрывал.
— Заходите вечером ко мне, — сказал Бахметьев. — Потолкуем о разном.
Потом было общее собрание. Очень странное и совершенно не похожее на все, что он видел до сих пор.
Обычно на таких собраниях комиссары, а вслед за ними командиры кораблей произносили длинные нравоучительные речи, а команда преимущественно молчала или выступала по вопросам, к службе прямого отношения не имеющим.
Тут было все наоборот. Комиссар Лукьянов, как всегда точно и кратко, рассказал о задачах предстоящего плавания. Занял всего пять минут.
Командир корабля Шестовский совсем не выступил. Он сидел за столом, прямой и слегка высокомерный, и смотрел куда-то вдаль поверх голов собрания. Зато говорила команда. Сперва исключительно комсомольская молодежь, а потом старики. И говорила она вещи, по мнению Бахметьева, просто неожиданные.
Ученик трюмный Поляков утверждал, что в помещениях было недостаточно чисто, и предлагал общие приборки сделать более частыми.