Провокация не удалась. В казармах наступила тишина, будто партизаны покинули их и ушли в тайгу.
На другой день в штаб пришли японские офицеры с подарками.
— С какой такой радости? — спросил Шевчук. — У нас самих барахла вот сколько! — и провел ребром ладони под подбородком.
В городе — гнетущая обстановка. По улицам маршировали роты то в одну сторону, то в другую. Постышев позвонил в штаб японских войск и спросил:
— Что случилось? Собираетесь покинуть город?
Ему хитро ответили:
— Тактические занятия, и ничего больше.
Постышева трудно было обмануть. За долгое время работы на Дальнем Востоке он изучил повадки врага, знал: в одной клетке не ужиться змее и кролику. Предчувствие его не обмануло.
В ночь на пятое апреля двадцатого года связь с Владивостоком прервалась. Наутро город закачало от орудийной и пулеметной стрельбы. Из окон со звоном вылетали стекла. Стреляли по школам, рабочим лачугам, по крестьянам, приехавшим из ближайших сел, стреляли по штабу, находившемуся в здании бывшего кадетского корпуса. В одной из служебных комнат поселился Постышев с женой, а она была на сносях.
В этот час Павел Петрович с отрядом вооруженных матросов находились на Муравьево-Амурской улице в исполкоме. Разведчики бросились на улицу. Только через час из троих вернулся один и доложил: «Город в руках японских солдат. Убитых на улице много. Установить связь со штабом не удалось — не пройти».
После долгих размышлений и споров решили в сумерках всем отрядом пробиться к штабу — там все же безопасней. Постышев нервничал, но никто не знал причины. Разве расскажешь, что жена осталась одна в квартире, без врачебной помощи, что ей не то что бежать, а идти невмоготу.
Когда стемнело, Постышев вывел отряд, охранявший исполком, на улицу и стал пробираться. Над зданием кадетского корпуса то разгоралось, то тускнело зарево пожара. Постышев подумал. «Не то корпус горит, не то военные склады». Вести малочисленный отряд было небезопасно — в неравной схватке никто не остался бы в живых. И Постышев приказал:
— До штаба всем не дойти. Уходите на другую сторону Амура. Постараюсь добраться один, найду жену, и тоже пойдем за Амур.
Как оказалось, горели военные склады. Штаб отстреливался, проникновение в здание грозило гибелью. Весенняя ночь опустилась над городом, звезды в темном небе горели светлячками, казалось, их собрали в лесах и сильной рукой взметнули в надземную высь, откуда они забавно мигали.
В полночь Постышев пробрался в здание Красного Креста. Из подвала доносился плач. При свете тусклого каганца различил раскачивающиеся тени. Задевая людей, спотыкался на каждом шагу, извинялся, но никто не обращал на него внимания. И вдруг шепот — не галлюцинация ли? — тревожный:
— Пашенька, я здесь! Что там на улице?
Постышев присел на ящик. Силы оставляли его — весь день без маковой росинки во рту. Поспать бы три-четыре часа — силы восстановятся. Задумался и склонил голову на плечо жены. Не успел задремать, как кто-то тряхнул его сильно. Он поднял голову. Перед ним стоял в белом халате маленький, упитанный человек с колючими усиками и большими оттопыренными ушами.
— Товарищ Постышев! Я старший врач и прошу вас немедленно покинуть подвал и вообще это здание. Здесь Красный Крест. Если японские солдаты ворвутся сюда и обнаружат вас, то они перестреляют всех женщин. Уходите, ради бога, поскорей. У меня еще забота с ранеными солдатами, перешедшими на нашу сторону из колчаковской армии. Они лежат на втором этаже, и всех их ожидает печальная участь. Уходите! Я очень прошу вас.
Старший врач выглядел жалким трусом. Руки у него дрожали, и все его оплывшее тело тряслось, как студень.
— Зачем вы его гоните? — вмешалась женщина, укутанная теплым полушалком. — Никуда он не пойдет и останется с нами.
Постышев с трудом поднялся, помог жене, и оба они безмолвно направились к выходу. Они прошли через двор, поднялись в свою квартиру на третий этаж, забаррикадировали дверь и легли спать.
— Ранехонько утром проберемся к Амуру и перейдем на другую сторону. Лед на реке еще крепкий, выдержит нас.
Спал один Павел Петрович. Жена не сомкнула глаз, прислушиваясь к шорохам. Стрельба утихла, голоса на улице замерли. Ночь тянулась бесконечно долго, казалось, утро никогда не наступит. Но едва забрезжил рассвет, как Постышева пружиной снесло с кровати. Он выглянул в окно и ужаснулся: дом окружен японскими солдатами. Екнуло сердце, — по-видимому, не выбраться ему с женой, а на милость врагу он не сдастся. Одна мысль обгоняла другую, они переплетались, мешали принять то решение, которое могло спасти жизнь. «Буду бороться, — решил он наконец про себя, — но если окажусь побежденным, то первую пулю пущу жене, а вторую себе. И так, чтобы никому из нас не мучиться».