За ужином Георгий Иванович заметил отсутствие старшего сына.
— Где Сергей? — спросил он у жены.
— Он не может есть, у него распухла губа.
Федор Иванович обычно не вмешивался в семейные разговоры, но на этот раз не стерпел:
— Вы жестоко обошлись с Сережей, Георгий Иванович. Это редких способностей мальчик, скромный и с прекрасными наклонностями.
— Молчать! — прервал его Георгий Иванович. — Кто дал вам право, молодой человек, учить меня?
— Я только высказал свою точку зрения.
Сдерживая гнев, Георгий Иванович высокомерно посмотрел на студента, встал из-за стола и резко бросил:
— Пройдите ко мне в кабинет за расчетом!
Всю ночь Сережа проплакал, узнав о предстоящем отъезде учителя. Он хотел пойти к отцу, броситься ему в ноги и умолять отменить свое решение, но гордость не позволяла этого сделать; потом он задумал упросить мать отпустить его в Петербург с Федором Ивановичем, хотя знал, что она не даст согласия без отца. Он долго метался по постели и только под утро, обессилев от слез и раздумий, уснул.
Проснувшись, Сережа в одной сорочке побежал в комнату к учителю и без стука отворил дверь. Комната была пуста. Он возвратился к себе, сел на кровать и с досады швырнул подушку. Взгляд его упал на смятую простыню, на которой лежал сложенный вчетверо листок бумаги. Знакомый почерк… Мальчик бережно развернул листок и стал читать:
«Дорогой Сережа! Я уезжаю в Петербург заканчивать образование. Помни мои слова: учись настойчиво! В книгах ты найдешь ответы на свои вопросы. Надеюсь, что мы с тобой еще встретимся.
Сережа перечитал письмо, потом спрятал его в свой ларец на самое дно, оделся и вышел в столовую. Все уже сидели за утренним чаем. Мальчик подошел к матери, она поцеловала его в голову и сказала:
— Покажи губу, мне кажется, что она затвердела.
— Заживет, мама.
Ему хотелось сказать другое, но в присутствии отца не посмел.
После завтрака Сережа безмолвно удалился. Мать проводила его ласковым взглядом. Ее сердце болело от незаслуженной кары, которую понес сын, лишившись хорошего наставника и учителя.
Далеко за холмами, лесами и долинами лежал мир, которого Сережа не знал. Георгий Иванович, выписывавший из Кишинева «Бессарабскую жизнь», любил после обеденного чая развалиться в плетеной качалке и читать газету. Иногда Сережа брал газеты с этажерки в отцовском кабинете и читал непонятные статьи и телеграммы из городов с мудреными названиями. Он искал эти города на глобусе и почти никогда не находил их. Хорошо было бы спросить у Федора Ивановича, но тот был далеко и за все время прислал Елене Степановне только одно письмо, в котором спрашивал про Сережу и просил передать ему привет.
Как-то отец застал Сережу за чтением газет.
— Кто тебе позволил их взять? Ты еще мал, чтобы читать газеты.
— Федор Иванович мне никогда не запрещал.
Георгий Иванович выхватил из рук сына газету. Негодование переполнило Сережино сердце, он хотел сказать грубое слово, но сдержал себя и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.
Напрасно искали Сережу весь день на конюшне, в саду, в сараях. Никто не догадался пойти к оврагам, где, забившись в расщелину, сидел мальчик. Он не плакал. Он думал о том, что ему делать дальше. В сумерках, дрожа от холода, он возвратился в усадьбу. Не доходя до дома, Сережа повстречал Сыниона, и тот сказал ему, что отец тяжело заболел, а Михалаке час назад уехал в Оргеев за доктором. Мальчик тайком пробрался в свою комнату.
В конце сентября, когда в помещичьих садах снимали с деревьев душистый ранет и шафран, когда погреба заполнялись янтарным виноградом, из которого выжимают сусло, и оно, перебродив в бочках, превращается в молодое вино, Георгия Ивановича увезли в лечебницу.
Елена Степановна сама принялась за хозяйство. Она вызвала управляющего Кржижановского и, уединившись с ним в кабинете на несколько часов, тщательно записала денежные суммы, которые причитались Георгию Ивановичу, и долги, причитавшиеся с него. Сначала ей многое казалось неясным, но чем больше она вникала в дело, тем больше убеждалась в том, что только решительные меры могут спасти ее семью от разорения. Правда, в Кишиневе, в нагорной части города, недалеко от спуска, откуда видна дорога на Дурлешты, оставался уютный особняк, но он стоял заколоченный, без присмотра.
После долгих раздумий Елена Степановна с разрешения мужа продала земельный участок соседу, покрыв вырученными деньгами долги. У семьи остались только дом с обширным двором и сад. Всю прислугу, кроме кучера и сторожа, рассчитали.