В подвал вошел Миша, а за ним разведчики.
Вскоре вошел комиссар, потом пленный и за ним разведчик с автоматом. Тарасов изучающе посмотрел на полковника. Губы пленного были плотно сжаты, серые глаза задумчиво-суровы.
«Проняло, кажется», — облегченно подумал Тарасов.
— Не совсем гладко все вышло, — пояснил комиссар. — Сенин не разобрался, в чем дело, крикнул: — «Финны!» К оружию пополз. Насилушку угомонили…
— Я думаю, господин полковник поймет их? — не извиняясь, но и без той мстительности, которая при прошлом разговоре непременно бы вырвалась у него, спросил Тарасов пленного.
— Я понимаю, — без зла в голосе ответил пленный. Что бы там ни было, но это уже была покладистость, и комбат втайне обрадовался.
— Садитесь, господин полковник, — движением руки пригласил он.
— Ничего, постою.
Чуткость комбата была обострена до предела, и он тотчас понял, что за этой холодностью ответа крылось. Полковник не хотел принимать добра от него, думая, что за этим скрывается желание размягчить его, а потом все-таки добиться того, что не удалось при первом допросе.
— Я не собираюсь допрашивать вас снова, господин полковник, — откровенно сказал он. — Дело совсем в другом.
Полковник удивленно посмотрел на всех и сел к столу. Сел и Тарасов с комиссаром.
— Кривить душой, господин полковник, сейчас нельзя. Это первое мое условие разговора, — спокойно, не быстро произнося слова, начал Тарасов, глядя в лицо пленному.
Полковник не отвел взгляда. Слушал и смотрел внимательно.
— Вы видели, в каком положении наши раненые? У нас нет медикаментов, и не трудно понять, чем это раненым грозит. Не так ли?
— Это я видел и понял.
— Мы хотим, чтобы вы, господин полковник, обратились к своим и сказали им, чтобы они пропустили наших раненых за линию фронта. У нас есть один танк с горючим и сани для двадцати пяти человек. Подумайте также, что если будете упорствовать, я просто не смогу гарантировать вашу безопасность. Каждого за руку не удержишь. Можно только своими делами расположить к себе людей. — Последние фразы были произнесены решительно и твердо.
Пленный откинулся на стуле и замер. Он не говорил «нет», но он не говорил и «да». По лицу его, замкнувшемуся вновь, трудно было понять, что он думает. Боясь получить отказ, комиссар не выдержал и сказал:
— Господин полковник, давайте считать это переговорами вашего и нашего народов.
Полковник быстро посмотрел на комиссара и спросил:
— Если я вас правильно понял, вы, не веря мне, верите в честь и гуманность моего народа? Это ваша последняя надежда сейчас. Так я понял?
— Да, так, — подтвердил комиссар.
— Я не могу переварить все это сразу, — проговорил полковник и пошевелил руками, показывая, какая у него сумятица в голове.
— Подумайте, господин полковник, — уже радуясь, что хоть этого удалось добиться, проговорил Тарасов и посмотрел на комиссара. Комиссар взглядом ободрил его: хорошо, Коля, хорошо!
Полковник прикрыл глаза и долго молчал. Тарасов не выдержал, заходил по подвалу.
— Ваши гарантии? — наконец проговорил полковник, оставаясь в той же позе, только чуть-чуть приоткрыл глаза.
— Как? — враз остановившись и повернувшись к пленному, изумился Тарасов. — Речь идет о жизни моих товарищей и, как я уже сказал, вашей. А вы с нас же требуете гарантий? Чем вы можете гарантировать жизнь наших людей?
— Успокойся, Коля, — вмешался комиссар. — Господин полковник, очевидно, еще не вполне поверил нам н думает, что мы собираемся воспользоваться пропуском раненых еще для каких-то целей. А может, ему кажется, что все это и затевается с целью организовать прорыв, вылазку или еще что-то в этом роде? Вы боитесь этого, господин полковник?
— Да, — ответил полковник.
— Но мы не вы, черт вас возьми! — оскорбленный невероятной чудовищностью такого подозрения, закричал Тарасов. — Мы не ходим в атаки за спинами женщин и детей, не стреляем в раненых, не торгуем чужими жизнями, не…
— Коля, Коля! — быстро встав и подойдя к нему, перебил комиссар и, положив на плечо руку, попросил:
— Успокойся.
Тарасов понял, что накалять вновь отношения было нельзя, и замолчал.
— Вы должны понять и это, — сев снова, обратился комиссар к пленному. — К вам лично такие претензии, может, напрасны, но вы воюете вместе с фашистами, а они это делают. От этого никуда не уйдешь. Какие ваши условия, господин полковник?
— В танке должен быть один водитель, я сам проверю, что на санях действительно раненые, и мне должна быть представлена возможность проводить сани до линии вашей обороны, чтобы я мог предупредить своих, если вы пойдете на обман.