Забыв надеть шапку, комбат вышел из шалаша и пошел от поста к посту. Он только успел побывать в двух местах, как откуда-то из темноты, с позиций первой роты, донесся звук голоса. Потом финская речь зазвучала непрерывно.
— А слушают ли? — удивленный этим, спросил комбат Мишу.
— Да ведь в карауле стоят же.
— Да, конечно.
Он пошел дальше, как вдруг из темноты сзади донесся до него крик:
— Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант!
— Что он, сдурел, что ли? — узнав по голосу ординарца начальника штаба, рассердился Тарасов.
Запыхавшийся ординарец подбежал к нему, и Тарасов не успел ничего и сказать, как тот выпалил:
— Разведчики вернулись! И еще семь человек с ними, всего принесли.
Тарасова словно сдунуло с сопки и одним махом перенесло в свой шалаш.
Блаженный махорочный дым уже густо и вкусно плавал в шалаше. Лица у всех были праздничные, довольные, разговор неумолчный, хотя чей-то голос просил: «Да ладно вам, дайте послушать!»
Как только комбат протиснулся в шалаш, звонкая, радостная команда: «Вста-ать! Смирна-а-а!» — рассекла воздух.
Все вскочили, и стены шалаша заходили ходуном. От этой ликующей команды, от удовольствия, выражавшегося на лицах, комбат понял, что всем еще раз хочется услышать принесенное разведчиками известие. Встав по стойке «смирно», он приготовился принять рапорт Абрамова.
Старшина кинул к ушанке могучую свою ладонь и отчеканил:
— Товарищ старший лейтенант, ваше приказание выполнено! Командование благодарит всех за выполнение поставленной батальону задачи, приказывает находиться на месте и завтра дожидаться выручки. Нами доставлены медикаменты и продовольствие.
После рапорта оба они враз отняли от виска ладони.
— Вольно! — скомандовал комбат. Ему хотелось добавить: «Вот видите! Я же говорил, я же знал!..»
Все поняли это и с уважением глядели на своего командира.
— Ну, рассказывай, — попросил он Абрамова. — Да располагайтесь, товарищи, как удобнее.
— Не больно-то я рассказчик, — виновато улыбнулся Абрамов, — вот у Василия Николаевича это лучше выходит.
— Ну, старина, рассказывай, — повернувшись к Василию Николаевичу, с нетерпением проговорил Тарасов, — как прошли, как встретили вас, что там у наших. Все рассказывай.
Василий Николаевич, довольный, что ему доверили говорить за всех, указательным пальцем правой руки раздвинул на стороны усы, вызвав этим смех, потому что усы у него были короткие и ершистые и этот жест, применимый к пышным, разлетным усам, никак не шел к нему. Он без обиды заметил:
— Чего ржете? Такие-то хоть наживите сначала, а потом уж и гогочите, — потом крякнул, прочищая горло, и стал рассказывать: — Так ведь что прошли? Как всегда. Где ползком, где катком, где на карачках, а где и во весь рост. Они тоже не больно-то бравые теперя. Так что без шуму обошлось. Ну, а уж приняли нас родней родного! Сам генерал приехал. И все на нас глядит и говорит: молодцы! Ну молодцы! И поесть, и выпить — все, одним словом, как для самых дорогих гостей. Да. Уж что и говорить, встретили так встретили! — растроганно говорил Василий Николаевич. — Это же надо понимать, как встретили! И все-то все выспросили. А генерал нас принял, как родных. Спасибо, говорит, ребята, спасибо… Лейтенант, погрей-ка их, иззяблись ведь… Помянули и погибших… Как же…
Боль о погибших товарищах жила в сердце каждого, и все печально, сурово примолкли. И в этой тишине раздался голос Абрамова:
— А командир полка тоже погиб…
— То есть как погиб? — сразу и не осмыслив значения этих слов, переспросил Тарасов.
— Там тоже не сладко было, товарищ комбат… — пояснил Абрамов.
Чувствуя, как все с болью переворачивается в сердце, Тарасов глядел то на одного, то на другого из своих товарищей, взглядом спрашивая: да как же это? Да разве это может быть?
Все, подавленные, молчали, и Тарасов только теперь осознал, что майора больше нет. Нет человека, которого он так любил…
Медленно, тяжело встал он и опустил голову. И одним порывом с ним встали в скорбном молчании все. Тарасову было так тяжело, что он забыл все, и кто его знает, сколько бы простоял так, держа всех в тягостном напряжении, если бы в шалаш не протиснулась Поля.
— А нам только сказали, — виновато проговорила она и, почувствовав, что радость ее неуместна сейчас, посмотрела на всех, спрашивая, в чем дело.
— Ничего, Поленька, ничего… — сказал комбат, — садись, побудь с нами…
Она не села, с надеждою поглядывая на разведчиков.
— Есть, сестричка, есть тебе, — проговорил Василий Николаевич. — Как же не быть? Это в первую голову взяли. Вот.