— Я последний, кто в таковом заинтересован, — Аркадий Семенович комическим жестом приложил руки к груди, в одной из них по-прежнему держа надкусанную ватрушку.
— Именно поэтому вы приставили ко мне топтунов? — усмехнулся Николай.
— Я? Боже упаси, каких еще топтунов?
— Долговязых таких. В кепках.
— Николай Анатольевич, я ж вам сказал — я простой пенсионер. Да, у меня имеются кое-какие знания и опыт, благодаря которым мои младшие товарищи периодически обращаются ко мне за консультацией или иной неформальной услугой… но не более чем. Я уже давно ничем не командую, и уж тем более — оперативной работой или, скажем, наружным наблюдением. Впрочем, совершенно уверен, что и мои молодые коллеги тут ни при чем. Не сочтите за пренебрежение, но у них хватает более актуальных дел, нежели следить за московскими журналистами. К тому же уже тот факт, что вы заметили слежку, говорит, что она велась, в некотором роде, непрофессионально… Но вы вообще уверены, что за вами следили? Может, вам просто показалось?
— Не уверен, — честно признал Николай. — Теоретически, конечно, могло быть и совпадением.
— К тому же — одинаковые люди в кепках… вы меня извините, но это какой-то детский сад, — дожимал Васильчиков. — Вы бы еще сказали — в плащах и черных очках. Если бы за вами действительно следили, то на одной улице это был бы спортивного вида парень, на следующей — пожилой мужчина, на третьей — дама с собачкой… уж позволю себе поделиться, в некотором роде, маленьким секретом мастерства. Хотя, — поспешно добавил он, — сам я к наружке вообще никогда прямого касательства не имел.
— Хм… в принципе, логично.
— Но если вы считаете, что за вами и в самом деле кто-то ходит, то будьте осмотрительны, — озабоченно продолжал Васильчиков. — Город у нас хоть и небольшой, а небезопасный. Тот же самый «Вервольф»… хотя не думаю, что слежка — это их стиль. Но уличной преступности тут, к сожалению, очень много. Может, какие-то бандиты хотят вас ограбить. Или даже, фильмов насмотревшись, похитить с целью выкупа. По вам ведь сразу видно, что вы человек небедный… по местным меркам тем более… а если знают, что вы из популярной московской газеты, то и подавно.
— Кое-какая шпана уже пыталась меня ограбить, — усмехнулся Николай, — но вынуждена была ретироваться. Я способен за себя постоять.
— Это хорошо. В смысле, что способны. Но, все-таки, берегите себя. Так мы с вами все прояснили?
— Я не буду ничего публиковать о «Вервольфе»… пока не буду. Но, все-таки, мне хотелось бы от вас ответную любезность. Ну, насчет того доноса. Раз уж мне надо чем-то заполнять полосу, — улыбнулся Селиванов.
— Баш на баш, значит? — улыбнулся в ответ Аркадий Семенович. — Вот он, наш меркантильный век… Не обижайтесь, я понимаю, что вам и в самом деле нужен материал для статьи — притом, что город у нас, в некотором роде, скучноватый, и писать особо не о чем… Причем, конечно, донос тридцатых годов — куда менее интересная тема, чем сегодняшняя наркомафия. Собственно, в данный момент я знаю лишь двух человек, кому он может быть интересен — хотя не сомневаюсь, что такой профессионал, как вы, сможет развернуть эту историю и для широкого читателя… тем более что в ней есть, в некотором роде, пикантность, популярная в газетах вроде вашей… Вы действуете по заказу одного из этих двоих, не так ли?
— Я не выдаю свои источники, — в который раз улыбнулся Николай.
— А хотите, чтобы я выдавал свои, ай, Николай Анатольевич… Ну можете не говорить, я и так знаю, что это Славест Владиславович… то есть, простите, Владимирович, — произнес Васильчиков с явным оттенком сарказма.
— Если я что-то понимаю, то это не случайная оговорка.
— Ну разумеется. Вы разве не знали? Как по-вашему, могут быть у нормального человека такие имя, отчество и фамилия — Славест Владимирович Карлов? «Слава великому Сталину, Ленину и Карлу Марксу». Человек-плакат.
Николай мысленно вздрогнул, вспомнив, как сам употребил такое выражение в отношении Червяка.
— Значит, на самом деле он — сын Владислава Кириллова? понял Николай. — Отрекшийся от отца?
— Именно так, Николай Анатольевич. Ну, если быть точным, отчество и фамилию ему сменили в детдоме. Но он не стал восстанавливать их потом. Хотя и наводил справки о своих родителях. Но этак, знаете ли, по принципу «я не я, и лошадь не моя». И до сих пор это делает, не так ли? Открыто признавать отца не хочет, но хочет знать, кто на него донес. Признаюсь, я вообще человек не злой, как вы, наверное, могли заметить, но вот такие люди вызывают у меня, в некотором роде, раздражение. Вот эта вот внутренняя фальшь. Попытка казаться святее Папы Римского или там Краткого курса истории ВКП(б), в то время как на самом деле…