Алевтина дернулась, как от удара током. Ее сухонькая рука машинально рванулась к бумаге — схватить, скомкать, разорвать — но тут же замерла.
— Это ксерокопия, — любезно сообщил Селиванов. — Оригинал, очевидно, все там же, где он был все это время. И… я думаю, что понимаю, почему вы сделали то, что сделали. Он наобещал с три короба, что бросит жену и все такое, а сам…
— Ничего вы не понимаете! — злобно ответила старуха, но затем продолжила более спокойным тоном: — Он… заставил меня. Это началось, когда мне едва исполнилось четырнадцать. Он говорил, что, если я не буду делать все, что он хочет, или если попробую кому-нибудь рассказать, то он донесет на моего отца. Что мой отец был белым офицером, и его за это расстреляют. А это же было какое время… мы все жили, как под артобстрелом, когда никто не знает, кого накроет следующий снаряд. Хотя от снарядов можно хотя бы спрятаться в окопе, а тут прятаться было негде… только обреченно ждать, когда придет твоя очередь. Я, хоть и девчонка совсем, тоже это понимала… у нас в школе на пионерских и комсомольских собраниях постоянно выступали все новые… в том числе мои же одноклассники… говорили, что отрекаются от родителей врагов и предателей… но это их все равно не спасало, конечно, все от них шарахались, как от зачумленных… а я же и их, и их родителей хорошо знала, в гостях бывала много раз… А в газетах и по радио — уж каких больших людей звали собаками, которым собачья смерть! Верных партийцев со стажем больше, чем у Ленина, героев, орденоносцев… что уж тут о каком-то бывшем белогвардейце говорить. Так что никаких иллюзий насчет «невиновных не сажают, разберутся — выпустят» у меня не было. Но когда я поняла, что беременна, а он мне, что, мол, я сама виновата и сама должна выпутываться, а если я кому-нибудь скажу… Ну и я подумала, что если я первая про него напишу, что он, мол, по заданию вражеских разведок клевещет, тогда, что бы он ни сказал про отца, ему не поверят, а наоборот… ну, глупая была, хоть и считала себя сильно умной! Шестнадцати еще не было…
Вот, стало быть, в каком грехе рожден был Петька — и вот что терзало Славеста с тех пор, как он узнал правду. Маша была его единокровной сестрой. Кажется, инцест он считал делом более страшным, нежели убийство миллионов во имя коммунистической идеологии. Впрочем, результат этого инцеста действительно оправдывал древнее табу.
— А Васильчиков? — мягко спросил Николай. — Я имею в виду старшего. Следователя. Ему было нужно… то же самое?
— Вы же понимаете, я уже не была невинной девушкой, когда шла к нему. Я знала, что ему может понадобиться. Но я не подозревала, что это будет так… грязно. Он и его дружки… из того же ведомства… И все тот же разговор — только попробуй жаловаться. Только теперь все было гораздо хуже. Я не могла даже сбежать, хотя меня не арестовывали. Потому что от них зависела жизнь отца. Они оставили меня в покое сами, когда уже слишком заметно вырос живот. Им стало противно. Переключились на кого-то еще… А отца, как вы знаете, все равно убили, — помолчав, Алевтина Федоровна добавила: — Честно говоря, я надеялась, что после всего, что они со мной делали, будет выкидыш. Но, как говорится, все к лучшему. Не родилась бы Маша, не было бы и Светочки… Вы только ей про это все не рассказывайте, — спохватилась старуха. — Незачем ей это знать.
— Не буду, — автоматически пообещал Николай и тут же вспомнил, что собирался вставить эту историю в свою статью. Конечно, не называя имен, но причастные лица все равно все поймут… Впрочем, если он разгадает тайну комбината — и если его предположения, на первый взгляд фантастические, подтвердятся — то это будет сенсация, далеко затмевающая не только этот сюжет (отдающий, по правде говоря, индийской мелодрамой), но и клуб «Вервольф» с его покровителями в органах.
— Школу я в результате так и не закончила, — продолжала старуха. — Про вуз уж и не говорю… Работала билетершей в кинотеатре «Родина», потом в краеведческом музее…
— Это там, где диорама, изображающая, как ваш отец командует расстрелом? — произнес Николай более жестким тоном, чем хотел.
— Ну, да… хоть так могла на него посмотреть.
— И рассказывали экскурсантам официальную версию? Что это он расстреливал?
— Рассказывала, что делать… но фамилию я не называла! — поспешно заявила Алевтина Федоровна. — Ее там и на табличке тоже нет.
«А если бы была?» — подмывало спросить Николая. «Если бы велели называть?» Но он пожалел старуху.
— А Васильчиков… в смысле младший… вас шантажирует этой бумагой? — спросил он вместо этого.