Впрочем, Николай тут же устыдился этой мысли — а главное, старуха слабо и неразборчиво подала голос, и он поспешно нагнулся к ней с чашкой и пододвинул подушку, приподнимая ее голову.
Алевтина Федоровна все еще вяло и заторможено сделала несколько глотков; затем ее взгляд стал более осмысленным.
— Ох… — произнесла она почти кокетливо, — я, должно быть, вас напугала… плохо переношу вид крови, хотя обычно этим страдают мужчины… Что с Петей? — спросила она другим, всерьез обеспокоенным тоном.
— С Петей? — оторопело переспросил Николай.
Сочный мат, донесшийся с пола коридора, послужил красноречивым ответом на этот вопрос. Очевидно, вымогатель тоже пришел в себя. Селиванов резко обернулся. Но, похоже, грабитель был не в том состоянии, чтобы лезть в драку. Он лишь сел на полу, очумело мотая головой и размазывая обеими руками по лицу кровь, все еще стекавшую из многочисленных, но, похоже, не опасных порезов. (Ну да, вспомнил Николай, под кожей головы множество кровеносных сосудов, поэтому даже небольшая царапина там кровит, словно серьезная рана…) Это небритое лицо со скошенной назад челюстью, низким лбом и тяжелыми, как у питекантропа, надбровными дугами над опухшими и в лучшие времена, очевидно, не выглядело привлекательным, а уж теперь и подавно.
— Сидеть! — рявкнул на всякий случай Николай. — Рыпнешься — получишь еще!
— Да ты чо, мужик… е…анулся, что ли… ты кто такой вообще… — пробормотал вымогатель скорее плаксиво, чем угрожающе.
— Петя, значит, — саркастически произнес Селиванов, вновь оборачиваясь к хозяйке. — Ну и кто такой этот Петя?
— Внук мой… зря вы его так сильно-то… так ведь и убить можно…
— Да ведь это он вас чуть не убил! — задохнулся от возмущения Николай.
— Да нет, не убил бы… это он пугал просто…
— Вы еще скажите, что он с вас денег не требовал!
— Требовал, — вздохнула старуха и, наконец, села на диване. — Это он каждый месяц требует…
— А чо я, сдохнуть должен? — вновь подал голос Петя, у Николая возникло желание немедленно ответить на этот вопрос утвердительно. — На комбинате работы нет, зарплаты нет — а ей пенсию регулярно носят…
— На бухло у тебя деньги есть! — отрезал Селиванов. — Широта русской души, блин… у собственной бабки грошовую пенсию отбирать… И вы тоже хороши! — напустился он на Алевтину — Вы же знали, за чем он приперся! Зачем вы его впустили?
— Так у него ключ есть…
— Смените замок.
— Так он дверь высадит…
— И в милицию заявлять, конечно, бесполезно.
— Так а что милиция? Ну, штраф ему присудит… возмещение ущерба… а откуда он эти деньги возьмет?
— Может, и не штраф. За хулиганство и сесть можно.
— Да сидел он уже! Три года сидел. Лучше, что ль, стало? Только хуже вернулся. Раньше он хоть на меня руку не поднимал. Да и вообще… совестно сор из избы выносить…
— Вот, кстати, поговорка, всегда поражавшая меня своим идиотизмом! — взорвался Николай. — Как это можно не выносить сор из избы?! То есть не избавляться от грязи: а зарастать ею в собственном доме! Есть ли на Земле еще хоть один народ с такой поговоркой? Или с другой: «Бьет — значит любит»?!
— Его, Петю, тоже пожалеть можно, — покачала головой старуха. — Всю жизнь он непутевый. Грех на нем родительский… во грехе зачат…
Ну да. Как, похоже, и все потомство Алевтины, подумал Николай. Доселе он как-то не задумывался о ее религиозных взглядах.
— Я знаю достаточно людей, рожденных вне брака, — сказал он вслух, — которые не душили собственных бабушек и не отбирали у них последние копейки. Так он, выходит, брат Светланы.